Есть предположение, что с этим списком был знаком Рылеев. Рылеев мог с ним познакомить и Одоевского.
Если это и простое совпадение, оно, во всяком случае, также свидетельствует о верности Одоевского гражданской тематике периода подъема революционного движения. Однако, убедившись, что «30 или 40 человек, по большей части ребят, и пять или шесть мечтателей не могут произвести перемены» (из показания на следствии), Одоевский вносит в поэму то, чего не было ни у кого из декабристских поэтов до 1825 года, — мотив поддержки народа, опоры на народ. Василько — любимец народа; именно этим прежде всего — как показал в своем подробном анализе поэмы В. Г. Базанов — противопоставлен Василько его врагам.
Нет сомнений, что раздумья о причинах поражения декабристов повлияли на замысел поэмы «Василько». Ослепление Василька в поэме ставится в связь с тем, что в решительную минуту его не поддержала «чернь». Четвертая песня кончается у Одоевского ослеплением Василька и победой темных сил — между тем в летописи, послужившей основой для поэмы, история о Васильке на этом не кончается, и враги его терпят поражение. Однако поэма Одоевского не была закончена — об этом мы знаем из письма А. Е. Розена к М. А. Назимову от 24 октября 1881 года: «Одоевский сам был недоволен своею поэмою, отмахивался рукою, когда я просил его продолжить и окончить. Он отговаривался скудостью исторических документов и недостатком топографических указаний». Если не учитывать этого и воспринимать поэму как завершенную, неизбежным будет одностороннее ее понимание. Сводить замысел поэмы только к вопросу о роли народа нет достаточных оснований.
В другом отрывке из поэмы о Василии Шуйском — та же тема единства и независимости России вопреки боярским козням:
Одной из традиционных тем декабристской и околодекабристской поэзии была борьба Новгорода и Пскова с Москвой. Исторический смысл этой борьбы, объективная прогрессивность политики московских князей были недоступны декабристам, видевшим в новгородцах и псковитянах лишь борцов за вольность. Продолжая традицию, Одоевский создает целый цикл стихотворений, посвященных различным эпизодам падения Новгорода и Пскова. Но это не просто продолжение традиции. Идейная концепция в стихах Одоевского та же, и это совершенно естественно, ибо так же продолжали думать, так же продолжали воспринимать новгородскую вольность и H. М. Муравьев, и М. А. Фонвизин, и М. С. Лунин и другие. Стилистически же «новгородский» цикл Одоевского резко отличается от вольнолюбивой лирики Раевского, Рылеева, Языкова на новгородскую тему. Это вообще не лирика, это, если можно так выразиться, историческая живопись. В основе каждого из этих стихотворений лежат летописные или житийные повествования. В стихи вплетаются фольклорные обороты, текстуальные выписки из источников. Конкретизация образов, попытки воссоздания исторического колорита характеризуют эти картины. В особенности это относится к стихотворениям «Старица-пророчица», «Зосима», «Кутья».
Выразительной иллюстрацией может послужить сопоставление образа Марфы Борецкой в стихах Раевского, Рылеева и Одоевского. У Рылеева:
У Раевского:
У Одоевского:
Стремлением к воссозданию исторической эпохи отличается и поэма «Василько», лишенная того лирического характера, который был свойствен гражданским поэмам Рылеева.
В сущности, мы не можем утверждать, что к этой — несомненно более реалистической — трактовке древнерусской темы Одоевский пришел именно на каторге. Он сам писал отцу 22 ноября 1833 года: «С очень давних пор история России служит источником моих обычных вдохновений — древняя история, столь простая и иногда столь прекрасная в устах наших монахов-летописцев». Это могло быть сказано и о годах до каторги. Дворовые Одоевских вспоминали о стихах юного Одоевского «про старину седую ». Но каковы были эти стихи, мы не знаем. Характерно, что Одоевский в Сибири бросает, не заканчивая, свои более крупные исторические произведения (поэма о Василии Шуйском, «Послы Пскова», «Василько») по той же причине, на которую жаловался на Кавказе А. А. Бестужев, — по недостатку источников, отсутствию документальных данных.