– Знаем ли мы, кто был этим наперсником?
– Косвенно, ваше святейшество. Через несколько дней после несчастья, случившегося с братом Лиудгером, из монастыря исчез молодой бенедиктинец. Он недавно стал послушником, а его духовным наставником был не кто иной, как наш полоумный астроном. Я не удивлюсь, если станет известно, что именно он украл манускрипт в надежде продать его.
«Милый Бартоломео, – подумал Гонорий. – Ты ошибаешься. Это мы украли труд после убийства его автора. Что касается послушника, он просто испугался, что свидетельствует не только о его учености, но и о благоразумии».
– И как зовут этого молодого бенедиктинца?
– Сульпиций де Брабеф. Он как сквозь землю провалился.
– Ну что ж, мы найдем его. Так надо. И как можно быстрее.
– Ваше святейшество, неужели вы думаете, что он в точности запомнил множество расчетов, записанных им под диктовку, пусть даже он прекрасно разбирается в искусстве математики?
– Конечно, нет. К тому же бумага стоит дорого, а монастыри на всем экономят. Обычно переписчики используют чистые полоски, оторванные от краев писем или других текстов, чтобы сократить количество ошибок, которые могли бы испортить страницу. К тому же, как вы знаете, подчистка буквы или фразы может перечеркнуть несколько часов работы. Я склонен думать, что оба сообщника занимались своим делом тайно и поэтому были ограничены во времени. Иными словами, я не удивлюсь, узнав о существовании черновика произведения. Если бы я был на месте Сульпиция де Брабефа, я постарался бы забрать его с собой.
– И как же я смогу его найти?
– Вам помогут. Мы должны действовать быстро. Очень быстро. Вам следует объехать все соседние монастыри от моего имени. Не появился ли там молодой священник или послушник вскоре после исчезновения Сульпиция? Впрочем, я сомневаюсь в том, что он спрятался в монастыре. Возможно, он затаился в миру[11] под вымышленным именем. Я не знаю, Бартоломео, – раздраженно бросил камерленго, – у этого Брабефа должна быть семья, старые связи, поскольку он был совсем молод, когда произошли все эти события. Возможно, он попросил у них помощи.
– Я буду искать его денно и нощно, монсеньор.
– Без колебаний напоминайте упрямцам о нашем недовольстве. И ласково обещайте, что мы будем молиться и простим прошлые ошибки всем, кто поможет нам. Люди, которые боятся неудобств на том свете, часто становятся покорными на этом.
Лес Траан, Перш, июль 1306 года
Од де Нейра поднесла к носу тоненький квадратик линона,[12] надушенный розовой эссенцией. К отверстию в крыше, сделанной из хвороста и соломы, поднимался от очага, устроенного прямо на утоптанной земле, черный дымок. Черная курица с перерезанным горлом, подвешенная за лапы над огнем, перестала трепыхаться. Капли крови стекали на горящие головни и с шипением испарялись. Вокруг огня суетилась ведьма, порой подбрасывая щепотку порошка, тут же загоравшегося зеленоватым пламенем. Она что-то бормотала, не переводя дыхания.
Постепенно Од де Нейра охватывало беспокойство. Она боролась с настойчивым желанием выйти из лачуги, чтобы глотнуть немного свежего воздуха. Сосредоточившись, ведьма вытащила из котелка горсть отвратительных внутренностей и бросила их в огонь. От едкого запаха, распространявшегося среди закопченных стен, к горлу Од де Нейра подступила тошнота.
Мадам де Нейра, душевный друг камерленго Бенедетти, его признательная должница, наконец, сообщница, удивлялась той настойчивости, с которой Гонорий советовал ей обратиться к этой ведьме. Неужели он действительно верит в могущество темных сил, он, который до сих пор прибегал к помощи только отравительниц, в том числе и к помощи Од де Нейра?
Из темного уголка лачуги послышался легкий вздох. Од повернула голову и, прищурившись, увидела маленькую девочку, сидевшую на земле с поджатыми ногами. Эта очаровательная девчушка встретила ее на пороге глубоким реверансом. Затем она стремглав убежала в темный угол, чтобы скрыться с глаз. Удивительный контраст между ведьмой, ее высохшим телом, длинными черными ногтями, толстыми и кривыми, как собачьи когти, грязными, редкими спутанными волосами, напоминавшими жалкую гриву, пропитанную салом и жиром, и этим белокурым ангелочком со светлыми, как прозрачная вода, глазами заинтриговал мадам де Нейра. По правде говоря, эта девчушка вполне могла бы сойти за ее собственную дочь, но уж никак не за отпрыска ведьмы. Неужели она была из тех детей, которых нищие родители оставляют умирать в лесу? Или одним из тех милых ангелочков, украденных из колыбели, которых затем учат просить милостыню у покупателей в базарные дни или у кумушек, судачащих на паперти? Но Од де Нейра быстро переключила все свое внимание на женщину, которой могло быть как тридцать, так и сто лет, и забыла про девчушку.