Выбрать главу

Заливные луга с озерами, старицами, омутами, реки и речушки, впадающие в Вятку, болота, усыпанные в добрый год брусникой и морошкой, запах хвои, сосновой живицы, грибов и земляники в лесах, желтые нивы, синие полосы льна, густо-зеленые тучные травы, холодный свет белых ночей — все эти далеко не экзотические, не декоративные богатства северной природы с детских лет запали в душу Блинова. Мне известно, как тоскует он, когда долго не бывает в родном краю, каким счастливым, обновленным возвращается, побывав там.

На всю жизнь стали ему дороги и близки простые, но с крестьянской хитринкой, немногословные, сердечные и отзывчивые люди — великие умельцы и труженики с золотыми руками, из поколения в поколение стойко переживающие невзгоды жизни. Живым родником стала для Блинова их быстрая, певучая речь с неожиданными метким словцом и красочным сравнением, с мудрыми поговорками и пословицами.

Книга «Полнолуние», составленная из лучших рассказов разных лет, своим содержанием служит делу воспитания высоких нравственных устоев у наших современников. Она зовет к добру, созидательной активности, к борьбе за счастливую и радостную жизнь на земле и свидетельствует о том, что тесная связь писателя с действительностью, упорный напряженный труд являются залогом основательного, творческого успеха.

17 сентября 1978 года Андрею Дмитриевичу Блинову исполняется 60 лет. Он вступает в пору литературной зрелости полный творческих сил, планов и замыслов. Недавно им завершена работа над новым романом «Удар молнии», посвященным современности. Герои его — художники, рабочие, портовики, крестьяне. Складывается и книга новых рассказов, в которых запечатлены характеры и судьбы людей 70-х годов, отражающие острые проблемы времени. И сам писатель-реалист, как и прежде, живет жизнью своего народа, чутко вслушиваясь в убыстряющийся бег истории, фиксируя ее движение к нашим высшим идеалам и целям.

Юрий Пухов

АЛЕШКИНА ЛЕГЕНДА

Ту землю я никогда не видела, но скучаю по ней давно и больно. Она не раз снилась мне, как чаша, залитая солнцем. Края чаши — горизонт, а на самом дне — густой белый туман. Там буйно цвели сливы. Откуда пришли в мои сны эти сливы, я и подумать не могла. Просто снились — и все. В белом тумане цветения ничего не видно: ни земли, ни селений, ни людей. Лишь дороги змеятся среди белого разлива: есть жизнь!

И во сне я искала Алешку… И во сне я не могла представить его мертвым и потому искала живым.

Когда-то я мечтала увидеть ту страну наяву, и, наверно, потому она снилась мне. Шли годы, и я перестала надеяться, что увижу ее.

Но жизнь оказалась ко мне доброй…

— Мария Андреевна, Мария Андреевна…

Голоса с улицы звали меня. Я подошла к окну.

У крыльца стоял мотоцикл, и Дима, стащив кожаный шлем, что-то объяснял собравшимся ребятишкам. Я не слышала, когда мотоцикл подкатил к дому. Да и что в том удивительного, что не слышала. В последние дни я жила только собой и, будто выключенная из жизни, не замечала, что происходило вокруг. День и ночь, свет и тень, шум и тишина — все это я разучилась, казалось, распознавать, все для меня сливалось в одно мое внутреннее состояние — состояние напряженного ожидания.

Шел двадцатый год после войны. Я готовилась к поездке в ту страну, которая приходила во сне, страну цвета сливы, и все ждала, что случится что-то непредвиденное и я никуда не поеду. И даже когда в руках моих была туристская путевка и в паспорте стоял штамп на право выезда, я еще не верила, что поеду. И вот уже Дима стоял у крыльца, чтобы отвезти меня на станцию, а я все еще не верила, что увижусь с той страной, из которой Алешка не вернулся.

— Мам, — сказал Дима застенчиво, — не опоздаем? Папа уже ждет тебя на вокзале.

Дима поглядел на меня своими крупными, как у Алешки, и серыми, как у меня, глазами из-под золотистых, отцовских, бровей. Лицо у него смуглое, мое, волосы — спелая солома — отцовские. Пушок усов на губе делал Диму непривычно взрослым.

Он, наверно, догадывался о моем состоянии, и потому взгляд его был сочувственный, понимающий. Он ведь все знал о своем отце, но только никогда его не видел. Тот, кого он называл сейчас папой, был ему отчимом, и это он тоже знал.