Из окна он увидел Чопа с арбузом под мышкой, крикнул, чтобы зашел.
— Фу, устал. Арбузы с бахчи отправляю. — Парфен Иосифович тяжело сел на стул.
— Я вот тебя зачем гукнул. — Сайкин не знал, как приступить к щекотливому разговору, и начал издалека: — Видел Бородина?
— Видел, как же!
— Откуда он взялся? Каким ветром его занесло в район?
— По родине затосковал, наверно. Как за сорок перевалит, так и тянет в отчий дом. По себе знаю. Я сразу после войны махнул на Дальний Восток, хотел гам поселиться, да не выдержал…
— Парфен Иосифович, душа у меня ноет, покоя ночью не знаю. И наяву какая-то алала в глаза лезет.
— Что такое?
— Боюсь, Бородин будет мстить. Сживет со света.
— Племянник за дядю не отвечает.
— Вы же свидетель, как я трех немцев уложил за Лиду. Подтвердите в случае чего. С ним она?
— Лида? Да вроде он один приехал.
— Где же Лида? Разошлись?
— Ты его самого об этом попытай. Что ты ко мне привязался?
— Вдвоем придется отвечать.
— А мне за что?
— «За что, за что»! — Сайкин взмахнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. — За то, что немцев водил к девкам! Разберись теперь, через двадцать лет, кто прав, кто виноват.
— Э, куда загнул, Филипп! Никак наложил полные штаны, как только увидел Бородина. Не знал, что ты такой трус.
— Струсишь тут, когда твой враг секретарь райкома… Про меня он спрашивал?
— Спрашивал про Елену. Чья, откуда взялась в хуторе, почему у Сайкина?
— Что ему от Елены нужно?
— Бог его знает. Может, в зятья к тебе набивается, а ты в панику ударился. Эх, кум!
— Чего мелешь! Он Елене в отцы годится.
— Не фунт изюма — секретарь райкома, — продолжал подначивать Чоп, но Сайкин не воспринимал шуток, насупился. Он не понимал, почему ему приходилось брать силой то, что Бородину само шло в руки, до сих пор не мог смириться с тем, что Лида оставалась верной Бородину и тогда, когда того уже могло не быть в живых. В юности завидовал всякому успеху соперника, даже его фамилии, старался ни в чем не уступать и был уверен в превосходстве. А на поверку получилось иначе.
Казалось, Бородин все брал от жизни, а Сайкин трудился в поте лица и влачил жалкое существование. Что он значил, начальник хуторской почты, в сравнении с первым секретарем? Да Бородин скрутит Сайкина в бараний рог, дай только повод.
— Ладно, кум, не журись. Вот я тебя сейчас гарбузлаем угощу![3]
Чоп выкатил на стол темно-зеленый, запотевший, литой, с пролежалым светлым бочком арбуз, только что сорванный на бахче. Арбуз сочно треснул под ножом и развалился на две алые половины с сахаристой, словно заиндевелой сердцевиной. Чоп разрезал ее на две части и одну на конце ножа подал Сайкину: «Не погребуй!» Тот взял равнодушно и ел без аппетита. По руке и подбородку тек розовый сок, но Сайкин не обращал внимания.
— Сверлит и сверлит червоточина. — Он растерянно заморгал глазами. — Покою нет, кум! Видно, двум медведям в одной берлоге не ужиться!
Соседи считались кумовьями, хотя Чоп не крестил Елену, а Сайкин Варвару, но оба были нареченными отцами своих воспитанниц.
— Хватит брехать, кум, — сказал Чоп и поглядел на улицу. — А секретарь снова приехал. Видно, неспроста…
Мимо дома прокатила «Волга» и остановилась возле запустелого подворья. Из нее вылез Бородин, побродил вокруг, постоял у земляного бугорка, родительской могилы. К нему подошла Семеновна, и они о чем-то долго разговаривали. Бородин поднял глаза, пристально посмотрел на Сайкина в окне, отвернулся и быстро зашагал к машине, оставленной на дороге, наверное не желая вызывать у хуторян кривотолков.
Встретившись с ним взглядом, Сайкин вздрогнул, похолодел, и тут видя дурную примету.
— Нашего председателя привез из райцентра, — сказал Чоп, выковыривая ногтем арбузные семечки, постучал скибкой по столу, переломил пополам, постучал о стол и половинкой. — Расстроенный наш-то, как бы не сняли.
— Эх, ничего ты не понимаешь, кум. Сверлит, сверлит внутри червоточина. Ты не смотри, что я с виду здоров.
— О председательском месте у тебя засверлило, что ли?
— Каком еще месте? — Сайкин в недоумении поднял на Чопа глаза, снова поморгал ресницами, но теперь уже словно что-то соображая. — В самом деле стихотворца снимают?
— Всему колхозу давно известно, один ты, кум, в неведении.
— Обойдутся без меня. — Сайкин равнодушно махнул скибкой, откусил сочной мякоти и с полным ртом сказал: — Хватит одного раза! У нас теперь, кум, забота — ешь до пота! Дай-ка еще скибку. Солодкий арбуз!