Через пару минут я уже сидел рядом с Шестопаловым и делал судорожные попытки разобраться, есть ли хоть что-нибудь ценное среди уворованного ефрейтором из лаборатории Бена Тау барахла.
Увы и ах! Либо инфоносители были беспорочно чисты, либо закрыты, запаролены и вообще надежно защищены. В общем, ничего не читалось, кроме одного-единственного директория, где Тау, а это был его переносной винчестер, хранил любимые порноролики с разнузданными вислозадыми негритянками.
— Ну как? — с надеждой спросил Шестопалов.
— Как-как… Если мне удастся найти человека, который ломанет все эти пароли, если мне удастся посмотреть, какая масть у кота в мешке, которого ты мне принес, вот тогда, возможно, за это удастся выручить какую-нибудь живую наличность.
— Ну типа сколько?
— Без понятия. В районе пятисот уев… Ну, может, и больше.
Шестопалов смолк и засопел. Как видно, принимал какое-то важное для себя решение. И принял.
— Слушай, Комбат, а купи у меня все это, а? — Шестопалов обвел скругляющим жестом лежащие на столе фиговины и винчестер. — За… полторы штуки уев?
Я вытаращил глаза от этой наглости.
— Чего-о?
— Ну купи, а? — Шестопалов умоляюще посмотрел мне в глаза. — У меня времени нет дожидаться, пока вы все эти пароли сломаете, пока ты продашь кому-нибудь. Мне домой страсть как надо… Ну правда надо! А ты зато, ну, когда пароли сломаешь, сможешь это продать задорого.
— Ты осознаешь вообще, Шестопалов, — угрожающе начал я, стряхивая с плеч похмельное офигение, — что запросто может быть так, что на этом винте нет вообще ничего ценного? Осознаешь?
— Ну… Так-то оно может быть… Но интуиция мне подсказывает, что штука это ценная!
— Интуиция?
— Да, интуиция! — Ефрейтор Шестопалов был непрошибаем. И даже сделал умное лицо.
Я уже хотел было прочесть ему лекцию на тему «Как обстоят дела в реальной реальности и откуда берутся деньги», но вдруг… мне стало его по-человечески жаль. Вот просто накатило. До слез. И я, не давая себе опомниться, полез за бумажником. Отсчитал штуку. И через стол передал ефрейтору.
— Вот. Держи.
— Но тут только штука, — протянул Шестопалов, вдосталь пошуршав зелеными купюрами.
— Бери штуку, пока дают, товарищ ефрейтор. И имей в виду, что эту штуку я тебе даю просто потому, что люди должны помогать друг другу. Просто потому, что у меня из-за того, что я ишачу с утра и до ночи в Зоне, какие-то деньги водятся, а у тебя, судя по всему, нет. То есть с моей стороны этот жест — чистая благотворительность. Эти купюры — они, так сказать, идут в фонд помощи жертвам генетических экспериментов профессора Вениамина Тау.
Шестопалов подавленно молчал. А я продолжал поточить:
— У меня лично нет никаких интуиций по поводу этого винчестера, Шестопалов. Я попробую отдать его специалистам. Но чтобы отдать его специалистам, мне придется снова же заплатить деньги. Потому что специалисты — они, сука, ушлые. И деньги трындец как любят. Потом, если на этом винчестере что-то найдется, я попробую это «что-то» продать. А кому продать? Сразу мне приходит в голову только Рыбин. Помнишь такого крутого перца? Ну а если у Рыбина уже есть такой же винчестер? Или, по-твоему, что скоммуниздил ты не мог скоммуниздить сам Рыбин со своим спецназом?
Ответом мне было сосредоточенное молчание. Похоже, я плевал прямо в нежную ефрейторскую душу.
— В общем, хочешь — бери деньги. А не хочешь — сам возись с винтом, звони Рыбину, я даже телефончик тебе мобильный могу дать по дружбе. Напорешься на секретаршу — скажешь, что от Володи Комбата.
Дослушав меня, Шестопалов встал, сделал рожу кирпичом, сложил полученную от меня наличность пополам, заткнул ее в задний карман брюк и, ни слова не говоря, удалился.
Лишь только возле дверей «Лейки» он остановился, словно бы что-то припомнив. Обернулся ко мне. И, не глядя мне в глаза, сбивчиво пробормотал:
— В общем, спасибо. Ну и заодно досвидос.
«Досвидос» — это значит «до свидания», помнил я.
Эпилог
Наступал вечер и этот вечер отнюдь не обещал быть томным.
Отвалившись на спинку диванчика, я сидел за своим любимым столиком и ждал… да-да, Рыбина! И это ожидание пробуждало во мне ощущение дежавю, в простом народе известное как «где-то я все это уже видел».
В левой руке у меня был стакан с первосортным французским кальвадосом цвета меди. В правой руке дымила пузатенькая сигара — хоть я и не курю, купил ее втридорога чисто для понта.
На столе передо мной лежал тот самый винчестер, который я приобрел у обнищавшего ефрейтора Шестопалова. Но я не смотрел на него. Был физически не в состоянии — до того он мне остохренел.