Вот жёлтое метнулось из-под кустов и оскаленная пасть впилась в спинку выдрёнка.
Ясь не помнил, кричал ли он, но наверно крикнул и громко, потому что лисица в то же мгновение исчезла в кустах, а раненый выдрёнок покатился в воду.
Но покатился не быстрее, чем Ясь, потому что тот, уже стоя по пояс в воде, успел подхватить малыша и прижать к груди-крепко и нежно.
Уцепившись рукой за ветку ивы, Ясь осторожно выбрался на берег. От страха бедный выдрёнок даже не пищал, только-сильно дрожал. Из укусов на спине сочились тоненькие струйки крови, малыш тяжело дышал и не делал даже попытки вырваться.
– Мой! – сказал Ясь и задохнулся. – Мой! Слышишь?
Выдрёнок отозвался чуть слышным свистом.
– Мой! – повторил Ясь и от радости заплясал на одном месте, кружась и подпрыгивая. – Ой, да как же я тебя любить буду!
Но тут же внезапно сник…
– Мать не разрешит, – проговорил он упавшим голосом. – Всё равно, умолять буду, в ноги кинусь! Рыбу буду… – Тут рыба напомнила ему об оставленной кошёлке. Он быстро засунул дрожащего выдрёнка за пазуху, подобрал кошёлку и торопливо зашагал к дому.
Ясек долго просил мать оставить выдрёнка. Дело решил отец.
– Не шуми, матка, – сказал он. – У одного человека выдра была, как собака ручная. Она ему рыбы из речки таскала – не переесть. А рана пустяковая: только шкурку лиса прокусила, подлая. Заживёт.
Мать отвернулась, промолчала.
– Ладно, – согласилась она наконец, – неси своего нечистого духа в хату, я всё равно святой водой покроплю.
– Ой, мама! – только и смог выговорить Ясь и осторожно прижал к груди завозившегося под рубашкой раненого зверёныша.
Ночь у обоих прошла без сна. Ясек устроил в углу хаты постельку из травы, осторожно гладил зверька, стараясь в темноте не задеть больное место. И чуть не заплакал от счастья, когда бедный малыш наконец согласился проглотить несколько кусочков рыбы.
Время шло. Год, два. Ясь подрос. А выдра… Ясь до сих пор не переставал удивляться: выдра – большой, красивый Гуц сделался любимцем матери.
– Гуц, – звала она его. – Не принесёшь ли рыбки к обеду?
И Гуц подходил, ласково тыкался усатой мордой в её колени и исчезал. Это означало, что вскоре он опять появится, мокрый, весёлый, с блестящими глазами. Рыбу, большую (мелочи он не носил), он подавал матери в руки. Но иногда она, занятая чем-нибудь, говорила ему: – Положи вон там, в углу, на пол. – И Гуц слушался. Положив рыбу, он поворачивался и уходил. В этот день его уже нельзя было заставить принести ни одной рыбы.
Но по-настоящему любил он до обожания только Яся. С ним он мог сидеть, положив усатую морду ему на колени, не сводя с него маленьких блестящих глаз. Он бегал за мальчиком, как собака, и тому приходилось поневоле часто останавливаться, чтобы друг отдохнул. Ведь у сильной ловкой выдры ноги коротковаты, и на земле Гуц уставал быстрее Яся. Зато в воде не было рыбы, которая могла бы ускользнуть от него. На животе, а то и на спине, подгоняя себя мощным хвостом, он молнией скользил под водой, и только цепочка пузырьков воздуха указывала его путь.
– Довольно, Гуц, хватит, – смеялся Ясек. Тогда Гуц, весело подкинув последнюю рыбу на воздух, ложился в траву и наедался досыта. Ел и поглядывал на Яся, точно спрашивал: – А вам хватит?
– Хватит, Гуц, хватит, – говорил Ясек и поднимал полную кошёлку. – Идём, а то я не донесу.
И друзья отправлялись домой.
Собак у отца Ясека не было. Но как-то к ним на полянку забежал неизвестно откуда большой пёс и с рычанием кинулся на выдру, гревшуюся на солнышке. Ясь не успел даже вмешаться: выдра мгновенно перевернулась брюшком кверху, и пёс с жалобным воем исчез в лесу, а за ним протянулся кровавый след.
Мать выскочила из избы с ухватом. Но помощи не потребовалось: пёс исчез, словно его и не было, а Гуц, насмешливо посвистывая ему вслед, спокойно устроился на прежнем месте у порога.
Как ни странно, но Гуц не искал общества своих родственников. Раза два Ясек видел, как вдалеке от Гуца, в воде, показывалась усатая голова, раздавался призывной свист, но тем дело и кончалось. Гуц не пробовал отозваться, словно ничего и не слышал, и голова снова исчезала под водой.
С появлением выдры жизнь в лесной избушке стала легче: рыба на столе не переводилась. Но договориться с хозяйкой Гуцу удалось не сразу. Для выдры самая лакомая еда не рыба, а лягушки. Добродушному Гуцу и хозяйку хотелось угостить отменной едой. Однажды в хате разгорелась настоящая война.
– Ты какую пакость в хату тащишь? – кричала хозяйка, вся красная от злости. – Какую пакость в хату тащишь? Надо мной насмеяться вздумал, усатая морда?
Гуц стоял на пороге, совершенно сбитый с толку. В пасти его болтались ноги великолепной жирной лягушки. Он принёс её хозяйке как особенное лакомство, сам не съел по дороге. А она явно чем-то недовольна. Но чем же?
– Убирайся! – наступала на него хозяйка. – Духу чтобы у меня в хате жабьего не было!
Вступился Ясек, попало и ему. Огорчённый Гуц ушёл во двор и закопал злосчастную лягушку в уголке у забора: у него даже аппетит пропал. В этот день он не принёс домой ни одной рыбы и хозяйка сварила пустую похлёбку. Но умная выдра поняла урок. На следующий день после ссоры сама, без просьбы, принесла великолепную рыбину и виновато потёрлась усатой мордой о хозяйкину юбку. С тех пор домой приносилась только рыба. Лягушек Гуц съедал сам и, вероятно, дивился: как это люди в таком вкусном блюде толка не понимают?
Ясю казалось, что жизни, лучшей, чем у него, и на свете не бывает, и так бы, наверное, думалось ему и дальше, если бы…
Это случилось летом. Ясь сидел на пороге хаты и слушал, как весело перекликаются птицы на ветке старого дуба. Гуц, лежавший около него, вдруг поднял голову и тихо, тревожна засвистел: в лесу раздался лай собак, звуки рогов и конский топот. Отец выглянул из двери.
– Ясь, – сказал он тревожно. – Запри Гуца в каморку, скорей. Не иначе как это сам король охотится. Собаки забегут сюда, разорвут выдру.
– Не дам! – крикнул Ясь и схватил Гуца за шею.
– Дурачок, – сказал отец. – Торопись. Королевские собаки не только выдру – и человека в клочки разодрать могут.
Гуц недовольно засвистел и зацарапался в дверь каморки – его ещё никогда не запирали.
Ясю показалось, что ему снится сон. Топот копыт, звук рогов совсем близко, и вот на поляну вылетел всадник на белом коне. На поляне стало тесно от пышно разодетых всадников, но тот, первый, был лучше всех.
– Вот эта нора – человечье жильё? – спросил он, оглянувшись.
– Так точно, ваше королевское величество, – ответил другой человек на сером коне и почтительно снял шляпу.
Король поморщился. Оглянулся и заметил Яся, жавшегося к двери.
– Эй, хлопец, так это у тебя есть ручная выдра? А язык у тебя тоже есть?
Но Ясь молчал, даже не пробуя ответить. Он только смотрел.
– Есть, есть язык, милостивый наш король, – вмешался отец, кланяясь до земли. – Не прогневайтесь, напугался, обеспамятел хлопец.
– А ну покажи, – милостиво произнёс король. Его, видно, позабавил испуг мальчика. – Эй, возьмите собак на сворки.
– Иди же, – подтолкнул отец Яся, – да на верёвку привяжи.
Но Гуц и без верёвки спокойно вышел из каморки и стал на пороге, прижимаясь к Ясю.
– Прелесть! – восхитился король. – Да неужели рыбу ловит?
И тут Ясь вдруг осмелел. Ишь ты, его Гуц самому королю нравится. Ну он ему покажет!
– Слезай с коня, – предложил он. – Бежим к реке, поглядишь, он тебе рыбы враз наловит.
– Ты и вправду ума решился! – ужаснулся отец. – Прости его, король милостивый, сам не помнит, что болтает.