Воспитательницу девчонки Ирэн зовут, на самом деле Ирина Николаевна. Они говорят, ей не то двадцать четыре, не то двадцать шесть. А на вид от силы двадцать. А когда засмеется, ну девчонка и девчонка. Фигурка классная. Волосы точно как мои были, посветлей только. На пальце кольцо, значит, замужем. И еще вот чего. Я здесь уже вон сколько дней, ни разу не слыхала, чтобы она ругалась на кого. Только раз одну к себе подозвала, а все равно ругаться не стала, посадила против себя, чего-то объяснять начала. Девчонка слушала-слушала, вдруг как заревет. Я-то вижу: придуривается. Ну сейчас, думаю, охмурит она эту Ирэн как маленькую. А ничего подобного! «Слезы, — говорит, — твои ненастоящие. Ни о чем ты не жалеешь, ни в чем не раскаиваешься». А та, правда, утерлась и пошла себе. Майка звать.
Вот такая эта Ирэн. А мне, знаешь, что сказала? «Тут есть много такой работы, которую любить нельзя. Но что поделаешь — приходится». И верно, ну кому охота туалеты драить…
Ладно, описываю дальше.
День прошел почти. На работе были, в школе отучились, дежурства отдежурили. В самоподготовку пошли. Самоподготовка — тот же класс. На стене доска, карта большая. Ирэн за столиком. Кто чего недопонял — к ней. Одна чуть не десять раз подошла. Герасим звать. Только не знаю, где у нее Муму.
Еле дожила, пока они с уроками своими разделались. Для меня уроки что! Чик-чик и все дела. А эти пыхтят, страницы мусолят. Одна только, Инка-принцесса, есть тут такая, нос кверху, вместе со мной кончила. Вытащила книжку, читать принялась. Наконец все отпыхтелись. Ирэн из-за своего столика поднялась. Я за ней.
Голову в дверь просунула. Она улыбается. «Пожалуйста, Венера». Мне сразу так весело сделалось. Вот, думаю, здорово, что к ней попала, а не к кому еще, хоть к той грымзе, что девчонки Сенсой зовут, а как на самом деле не знаю. Эта увидела меня в коридоре, сразу к себе пальчиком.
— Это ж за какие прегрешения? — И на голову мою лысую кивает.
— За убийство, — говорю. — Со взломом.
Она гляделки круглые вытаращила. Я повернулась и пошла…
Ну вот, стою перед Ирэн. В руке письмо дедуне моему синеглазому.
— Ты, наверно, хочешь, чтобы поскорей дошло? — спрашивает.
— Ага, — говорю, — чтоб сегодня в ящик опустили.
— А ты не беспокойся, у нас письма не задерживаются. Завтра же и отправлю вместе со всеми другими.
А мне не завтра, мне сегодня нужно! И чтоб не с другими, а отдельно! И прямо в ящик! И нераспечатанное! Мне тут сказали: они раньше, чем отправят, все письма читают, а какое не понравится, у себя оставляют.
— Ты его, видно, очень любишь, дедушку своего?
Я скрывать не стала.
— Больше всех на свете.
— Наверно, хороший человек.
— Лучше не бывает.
Улыбнулась, понравилось, что я дедусю своего без памяти люблю. Ну, думаю, сейчас возьмет письмецо мое, и полетит оно к Валерочке. Нет, Валера, не взяла. Все выпытала, все вызнала, а не взяла. Не взяла, Валера!!! И вот тут я увидела, какая она. Она здесь, может, хуже всех. Те хоть не лыбятся. Она, знаешь, как сказала? «Такой у нас порядок». Сказала как отрубила. И я поняла: вот пусть я в ногах у нее валяться буду, головой об стенку биться, вот пусть умру тут при ее глазах — не возьмет, не отправит, в ящик не опустит!!! Я, когда поняла, я неживая сделалась. Глазами во что-то зеленое уставилась, а что такое — не вижу. Как ослепла. А она говорит:
— По-моему, тебе понравилась. Бери.
Я только в спальне увидела, чего это она мне преподнесла. Тетрадь толстая, обложка зеленая.
В ней сейчас и пишу. А что пишу — понял?! Письмо, вот что!!! Только тебе его, Валерка, не почтальон принесет, а лично я, прямо в руки. Ну не так скоро. А вернее, через один год пять месяцев одну неделю и два дня. И не одно это, а сразу — полную тетрадь.
Сначала я, знаешь, как хотела? Пойти и швырнуть ей прямо в рожу этот подарочек. Ничего мне от тебя не нужно! А потом думаю: ну нет! Ты ж не хотела, чтобы я своему Валерочке писала, а вот буду. Всю твою тетрадь до последнего листочка письмами испишу!!!
А теперь кончать надо. Велят книжки-тетради складывать, и на ужин — шагом марш! Мы ж тут не как люди, а только строем. В столовую — двор перейти — и то ать-два! Они здесь девчонок здорово надрессировали, как лошади зеленые топают. А построились, сразу песню орать. Половинку пропоют — все, заткнулись. Двор хоть и длиннющий, а на целую песню не хватает.
Получай, Валерочка, новое письмо.
Это подумать только, если б я тогда не пошла к Цыпе, мы б с тобой в жизни не встретились бы! Я как вспомню, аж спине морозно. А я ж не хотела больше туда ходить. Я, Валерка, кончать решила с этой музыкой. Так Петуху и сказала, когда он звать меня пришел. А он говорит: «Тем более, попрощаешься хоть. Сегодня вся компания собирается. Студент еще один придет. С гитарой». — «Ну и что мне студент ваш!» — говорю. Я б не пошла. Я из-за матери своей пошла. Она стонать стала: «Не ходи, Венера. Пойдешь, не вернешься». А это мне хуже всего, когда не верят. Собралась и пошла.