Мужчина лет шестидесяти любезно подвёз меня до города и даже накормил печеньем. Он не интересовался какими судьбами меня так занесло и почему со мной ничего нет кроме одежды. Всю дорогу дедуля рассказывал истории из жизни. О том, сколько у него было жен, самый крупный улов, поездки за границу и красавица-дочь, которой уже за тридцать, но он так и не обрёл внуков. Пожалуй, поэтому в мою сторону и не пал ни один вопрос. Дедулька был рад рассказать хоть кому-то о своей жизни. Делился со мной секретами хорошей приманки и правильного разделывания рыбы. Тогда я подумал, что отец решил меня убить спьяну. Именно убить, ведь если бы в этой глуши меня не встретил этот рыбак, я бы не смог протянуть ещё пару дней. По словам деда, мне крупно повезло не встретиться с кабаном. Мол, в этом лесу очень крупная дичь. Рай для охотника или браконьера. Приказ о защите заповедника уже полгода лежит на рассмотрении у министра, а продвижения никакого. А политика-то в нашей стране какая... Одни коррупционеры, вчерашние домушники и дети богачей. Дедулька знал их всех поимённо и всё, чем они занимаются. Или не занимаются. Из его слов я понял, что стране нужна очередная революция, которой никогда не будет. Он говорил, что никто не поднимется против власти и сам не пойдёт. "Нужно быть идиотом, чтобы идти наперекор властям, таким же идиотом нужно быть, чтобы молчать". Из его слов понятно, что одни боятся открыть рот, потому что мозгов не хватает, а другие не боятся смерти по той же причине.
Увы, поездка закончилась и больше нам не суждено было встретиться, но дома меня ждало худшее. Ночь пришлось провести на улице. Живот давал знать о своём неудовлетворённом состоянии и не давал уснуть. Как только солнце показалось на горизонте, я снова ринулся в дорогу. Перед двухэтажным частным домом располагалась клумба, которую полностью рассаживала сестра. В левой части дома находилась пристройка из пеноблока, с внешней стороны отдекорированного шубой. Из зашторенных окон слабо доносилась музыка. По звучанию напоминало шансон. Я вошёл внутрь, кухонные часы показывали два часа после полудня. Пару шагов по лестнице - и с музыкой стал смешиваться ещё какой-то звук. Ещё пара шагов - и среди строк тюремных песен явно пробивался плачь сестры и редкое покрикивание отца. Затаив дыхание, я медленно открыл дверь, чтобы не раскрыть себя. Тогда я впервые увидел сестру голой. Стиснув зубы, она ревела. Её лицо было бордово красного оттенка, а вокруг сомкнутых глаз кожа белела от сильного сжатия. Отец очень громко произносил имя матери, пока насиловал сестру. Вероятно, так и не смог забыть и видел в собственной дочери её копию. Зациклившийся на одной и творящий безумие. Именно таким он запомнился мне на всю оставшуюся жизнь. Наконец, сестра открыла глаза и посмотрела в мою сторону. Тогда она перестала плакать. Её обуяли стыд и горечь. И в то же время она не хотела меня в это впутывать. Всё это я понял, посмотрев ей в глаза. Её руки и ноги были покрыты синяками различной формы, размеров и цвета. Имелись как свежие, так и запечённые пятна крови, что очень долго не рассасывались. Это означало, что такое происходит не в первый раз. Я не мог больше смотреть на происходящее. Смотреть на происходящее было больнее, чем блуждать по лесу без еды и воды. Я быстрым шагом спустился на кухню, схватил нож и снова поднялся наверх. Мигом распахнул дверь отцовской спальни, тот очень крепко сжимал руки сестры, как последний садист. Это животное было настолько увлечено процессом, что не заметило приближающейся кончины. Лёгким движением руки острие скользнуло по горлу. Отец повернулся ко мне вполоборота, но не успел разглядеть лицо своего палача, как нож проделал в шее сквозное отверстие. Ещё рывок и позвонки были разрублены. Сестра даже не кричала. В её глазах читался первобытный страх. Вряд ли она боялась меня, скорее, её смущало происходящее. Лишённое выразительных эмоций лицо сестры заливалось кровью этого отброса. Его голова свисала на небольшом клочке кожи. Я стоял и улыбался. Мне никогда ещё не было так хорошо. Взяв на руки сестру, я направился в ванную. Там умыл её от крови. Её обнажённое тело абсолютно не шевелилось. Я спрашивал, как она, что она чувствует - в ответ ничего.