Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.rulit.me
Поверь, я тебя знаю очень хорошо; я проник все движенья твоего сердца и даже иногда скорее объясняю твои поступки, чем ты свои собственные.
«Странный человек» М.Ю. Лермонтов ©.
— Джон, мне нужно уехать. Сегодня. Срочно. Так что прости, дальше ты без меня… — глухо и серьёзно вдруг выдал Чес Креймер, уронив голову на руль и не подняв её даже тогда, когда дверь машины громко захлопнулась. Джон Константин как молча сел, так и не смог произнести и слова, во все глаза уставившись на него и переваривая в голове его необычное заявление. Через мгновение он, правда, оттаял и, хмыкнув, покачал головой, при этом произнеся:
— Очень внезапно, Креймер… ну ладно. Езжай, если нужно. Надолго? — Джон ещё не совсем воспринял это, но уже был безразличным; его сложно было чем удивить, и это Чес понял уже давно. Он, кстати, с руля так и не поднялся и, пару секунд подумав, бросил:
— Не знаю. Недели на две.
— Вот как! — нарочито выразительно воскликнул он и медленно достал из кармана зажигалку и сигареты — верные атрибуты утомления или депрессии, или слишком ярких эмоций. Чес одним глазом наблюдал за ним из-под рукава куртки и, только когда Джон закурил, выпрямился и откинулся на спинку кресла. Дым прорезал упругое молчание, тем больше ставшее напряжённым из-за логичной завершённости разговора, и завился спиралями около потолка, зеркала заднего вида и милой безделушки под ним. Чес завороженно наблюдал за тем, как постепенно светлая струйка исчезала в воздухе, и не знал, отчего это он сегодня находит в её созерцании что-то приятное. Хотя нет, знал: когда дела скатывались в полную жопу, он был готов абстрагироваться от реального мира с помощью любого предмета — хоть того же ненавистного ему сигаретного дыма. Нос неприятно защекотало, и он чихнул — с непривычки. Джон никогда не курил в машине. И это было в новинку уже его напарнику…
— Получается, что на сегодняшнее задание ты пойдёшь и поедешь один… Надеюсь, не доставлю своим отъездом сложностей? — нашёл что спросить Чес, вглядываясь в него: тот выглядел глубоко задумчивым (впрочем, когда он курил, то всегда казался таким) и, может, даже не совсем поняв вопроса, всё равно легко помотал головой в разные стороны.
— Ладно… — кивнул Чес, зачем-то положив руки на руль и вздохнув. Кажется, Джон просил его куда-то отвезти… или не просил? О, он уже не помнил — всё в этот день у него перемешалось в голове! Отчаянно перемешалось… В жизни у вечно улыбающегося парнишки не было такого ужасного дня, как сегодняшний; может, именно поэтому разговор не клеился? Тот всё курил, каждый раз затягиваясь ещё дольше и, казалось, слаще прежнего; его глаза задумчиво-стеклянно уставились на впереди шумящую и непрестанно двигающуюся развилку. Чес, мгновение понаблюдав за ним, прикрыл лицо руками и судорожно вздохнул; хотелось повеситься. Ну, или заплакать, как в детстве. А в итоге всё сводилось к тому, что нужно было держаться; ведь без этого никакого становления личности — так? Он усмехнулся и стал нервно отбивать пальцами ритм по кожаной обивке руля. Через минуту почти что абсолютной тишины раздался голос Джона:
— Когда вылетаешь?
— Если бы… выезжаю на поезде, — убрав руку с лица и неопределённо глянув на него, ответил Чес с усмешкой. — Где-то в полночь. Точно не помню — в билете написано.
— Ясно… значит, ещё сможешь довезти меня хотя бы до моста? Ну, ты знаешь, — многозначительно посмотрел. Чес кивнул и сдавленно сказал:
— Без проблем, — ключ зажигания ловко провернулся в скважине, и машина задребезжала. Выезжая с парковочного места и оглядываясь по сторонам, Чес ощущал на себе какой-то слишком непривычный и тяжёлый взгляд напарника — тот смотрел так, когда ему чего-то было нужно. И не в том привычном нам смысле, а нужно что-то более далёкое от повседневных вещей; если честно, он за все годы знакомства с ним так и не понял, что это должно быть, но различать и расшифровывать этот взгляд научился точно. Машина медленно покатилась по узкой улочке в спальном районе; вокруг уже зажигались фонари, темнело небо, закрывались магазины, возвращались люди с работы — всё выглядело уставшим, понуренным и местами убитым. Даже солнце — казалось, оно уже было не радо вставать каждый день и одаривать своим теплом без выходных и праздников. Сейчас об этом говорили тучи, накрывшие светило, словно одеяло — оно так уходило в отпуск по болезни. Чес бы тоже ушёл. Только по душевной болезни.
Поэтому сейчас, вместо яркого горящего заката, его провожало что-то бледное, мутное, едва различимое, а порой даже вообще не различимое; а Чес устал и уже хотел в отпуск, хотел усесться в поезд и хотя бы за те семь-восемь часов, что он будет ехать, нормально отдохнуть перед новой работой. А что его ожидает в том городе, чёрт его знает. По звонкам друга — одно, по собственному ощущению — другое, а на деле будет третье. Он был полностью разбит и ощущал, что тратил последние душевные силы на всю эту дрянь; большую часть вымотал на опасную работу с Джоном, на которую, в принципе, не жаловался, но всё же работой мечты или самой лёгкой её бы не назвал. А ещё он очень не желал уезжать; однако приходилось. Это обстоятельства нагнули его раком и заставили поехать.
На часах было что-то около полвосьмого, на сердце было что-то около хорошего шлепка грязи; но он никому не жаловался — боже упаси, сразу заклеймят слабаком. Особенно товарищ рядом… Чес ехал сегодня на удивление правильно и не так быстро; Джон даже удивлённо косился пару раз в его сторону, но он никак не реагировал. Его прежняя любовь к экстриму и скорости испарилась; сегодня, казалось, он вообще потерял даже десятую часть того себя. И чувствовал, что молчаливый собеседник желал его спросить об этом, да не мог — по какой-то своей эгоистичной причине. Ему явно хотелось знать повод, что толкнул Чеса сорваться во внеочередную поездку; тот ощущал, как неслышный вопрос звучал где-то в голове его холодного напарника. А почему он это ощущал — не знал да и считал, что ненужно.
Вечерние пробки давали о себе знать: столпотворения на дорогах и на развязках, столпотворения людей в метро и на полосатых переходах, и, наконец, столпотворения чего-то нудного, скрипучего, холодного, как осень за окном, в душе; казалось, вместе с вечерним переселением народов по домам на сердце тоже происходила будто какая закупорка чувств — нужных, ненужных, весёлых и не очень. Особенно когда проблемы наваливаются откуда не ждёшь — тогда душа начинает резко черстветь и покрываться заскорузлой плёнкой. Чес, смотря на привычную беготню и оживлённость на улицах, не ощущал ничего подобного внутри себя, зато, когда взгляд перемещался на крупные застои, на более важные развязки или мосты или переходы, голова непроизвольно делала кивки: да, это то самое, что происходило на душе. Ему не сказать, что было плохо или ужасно или проблемы были не решаемы; ему теперь стало всё равно — так мы абстрагируемся от внешнего мира, устав, измотавшись, будучи измождённым вконец. Таково было состояние Чеса на данную минуту; пофигистичное состояние отчасти напоминало ему осень — это тоже по-своему равнодушный ответ природы на наступающие проблемы в виде никому не нужной зимы. Только такая депрессия — всё равно не выход, всё равно зима наступит, пускай и не такая холодная, но наступит. Но ведь окунуть всё и вся в депрессию не запретишь?
Чес недовольно цокнул, когда машина легонько дёрнулась и встала в пробку — а он так хотел её объехать. В салоне по-прежнему держалась партизанка-тишина; даже музыка сегодня не играла. Лично Чес наслушался. И уже ничего не хотел больше слушать и слышать — хотел поскорее смотаться в душный вокзал и ожидать своего поезда. Он решил точно, что приедет туда за час или полтора; дел у него других не было, вещи — собраны и лежат в багажнике; правда, собрать бы так же хорошо душу, но это уже мелочи. Провожать его никто не будет, так что можно распоряжаться временем как угодно. К тому же, когда приходишь на вокзал раньше, начинает казаться, что уедешь скоро-скоро — иллюзия вокзалов, так бы её назвал Чес. Кажется, что твой поезд уже через минуту, хотя до него ещё долгих полчаса; а время утекает буквально из-под пальцев, когда нечаянно засмотришься на повседневную, хлопотную жизнь этих странных зданий — зданий прощаний, приветов, признаний и беспросветного волнения, почему-то лично для Чеса пропахшего именно курением. Наверное, влияние Джона — это у него, как-никак, нервозность и сигареты единое целое и нерушимое. Водитель усмехнулся — даже в таких мелочах проявлялся его некогда лишь обычный клиент. Просто как-то работа с его стороны немного затянулась, а так-то Джон самый обычный клиент, да! Совсем-совсем обычный, коих тысячи… но почему-то какая-то гадость, мелкая и незначительная, всегда содержала в себе напоминание о нём. Именно поэтому Чес и любил, и ненавидел курение одновременно.