Они молча плелись к магазину в метрах трёхстах от парковки; ветер пронизывал насквозь, пригонял всё больше чёрных и нелицеприятных туч, где-то на западе уже слышались отголоски грома, а вокруг мигом потемнело. Было промозгло, и даже самая красота осени — ярко-красные, тёплых тонов листья — не радовали глаз; да и сейчас они не плавно кружились, а проносились каким-то грязным серо-жёлтым отрепьем. Становилось невыносимее от секунды к секунде. Чес не мог радоваться, а хмурая погода усугубила его положение, но он не жаловался даже про себя. Рядом степенно вышагивал вновь закуривший Джон; он с завистью на него поглядывал и желал тоже затянуться, хотя в жизни не брал сигареты в рот.
— Джон, не дашь закурить? — раздалось какое-то отчаянное среди гулкого шума ветра. Они не дошли ещё пары шагов до магазина; Константин удивлённо развернулся в его сторону и, выдохнув, усмехнулся.
— С чего это вдруг, Чес? — тот совсем не помнил себя от чего-то зудящего и унывного внутри — хотелось говорить бред и делать бред, чего бы он ни стоил.
— Ну, обычно курят, когда испытывают стресс. Не всегда, конечно, но часто… я тоже хочу, — последнее добавил шёпотом и понял только после, что недвусмысленно намекнул на причины своего скорого отъезда. Джон усмехнулся ещё громче и, не останавливаясь, вошёл в магазин, перед этим выбросив окурок в урну.
— Рано тебе ещё здоровье портить. Больно мелкий для этого. Лучше скажи, что волнует… — у Чеса перехватило дыхание, хотя он клятвенно обещал, что воспримет такой поворот событий нормально, без особых всплесков. Но он жуть как был рад — уже даже от этого предложения, от самого существования хоть чего-то заботливого и неравнодушного в Константине, чуждом нашему миру, ему становилось хорошо, на душе — светло, и проблемы отошли на второй план. Он молчал, следуя за Джоном, и старался подобрать нужные, более отстранённые и лишённые какого-нибудь чувства слова — чтобы тот не видел, как он убивается, а лишь понял поверхностно, как обычно мы понимаем смерть незнакомого нам человека.
— Я вместе с тобой пройдусь. Мне тоже кое-что нужно… а ты говори-говори. Я слушаю, — нетерпеливо поторопил его Джон, идя рядом со стеллажами какой-то еды; Чес забыл, что ему было нужно — он ещё не мог привыкнуть к тому резкому изменению: будто Джон был обстановкой вокруг — секунду назад она была унылая, хмурая и обиженная (обдуваемая ветрами улица позади), теперь стала тёплой и доброжелательной (здание магазина). Чес шёпотом назвал его дураком (чего тот, кажется, не заметил), а сам ответил:
— Тебе, вероятно, будет неинтересно…
— Честно сказать, мне уже давно ничего не интересно. Но раз я говорю, что слушаю, значит, хотя бы слушаю. Советов от меня не жди так же, как и участия, — эти коротко рубленые и ясно всё сказавшие фразы понравились Чесу больше, чем сочувствующие взгляды и стеклянные слова о том, что жаль. Он не любил жалость, как и многие в таких ситуациях, и знал, что жутко не оригинален. Но сказал спасибо Джону хотя бы за то, что тот верно раскусил его похожесть на остальную серую толпу.
— Мои… мои родители, кажется, попали в аварию. Подробностей я не знаю — знакомые там не в курсе вообще или знают мало, и все приходящие ко мне факты противоречивы. Поэтому я еду сам. Ещё сегодня в нашем доме случился пожар, моя квартира пострадала сильнее всего: всё, что я успел вынести, находится в сумках в багажнике. И всё. Остальное пропало пропадом. Я замотался бегать по каким-то соцслужбам: из-за некоторой несостыковки в документах меня вообще не считают владельцем этой квартиры и отказываются восстанавливать и возмещать ущерб. В суд уже, кажется, бесполезно… — пропустил тяжкий вздох и покачал головой. — Там если что и собираются делать, так это ремонт и то: после поставят на продажу. Хочешь — покупай, но ты не владелец, так и говорят. Я, честно, заколебался пятьдесят раз повторять в каждом месте одно и то же; считай, я потерял квартиру. Сейчас надеюсь не потерять… родителей, — Чес проглотил судорожный вздох, проглотил нечто горькое, неприятным комом вставшее в горле, и проглотил слова, родные его сердцу: мама и папа. — Вот и еду… думаю разобраться. Здесь меня, как видишь, не ждёт счастье, и там тем более. К тому же, сегодня девушка (впрочем, не такая уж и любимая — для понтов, знаешь?) сказала, что уходит от меня. Написала в смске. Ни звонков, ничего — просто смска, представляешь? Так нынче расходятся! Но это не так меня расстроило, как…
— Добило, — кивнув, закончил за него Константин и понимающе посмотрел. — Знаю, проходил.
— Вот так… впрочем, как видишь, ничего оригинального, всё по старой схеме, — ещё удивлённо на него поглядывая, закончил Чес с горькой усмешкой и схватил с прилавка что-то — сам точно не понимал, что именно берёт и съест ли это потом. Было жутко всё равно; а Джон лишь хмыкнул и некоторое время молчал. Он же ощутил, что на душе стало легче: пускай не было ни советов, ни каких-либо слов, но он почувствовал себя увереннее и намного лучше — оказывается, ему для счастья нужны были те три слова «Добило, знаю, проходил». Он просто понял, что Константин мыслит в той же плоскости, а значит, понимает. А понимание куда лучше жалости…
— Предложений нет, говорю сразу, — спустя три минуты молчания ответил Джон, ухмыльнувшись и набрав какой-то еды. — Однако, если вдруг не получится вернуть и отстоять квартиру, предлагаю свою небольшую комнатку. Она у меня как раз лишняя… На время можешь её поиспользовать.
— Спасибо, Джон! — воскликнул он, не помня себя от радости — ему казалась даже эта самое ожидаемое и банальное предложение невозможным счастьем. Хотя не всякий день сам Константин запросто предлагает пожить у себя! Этим нужно пользоваться…
— Я буду рад, если ты не изменишь своего решения после моего приезда… вероятно, мне и вправду придётся ещё много чего сделать для того чтобы вернуть своё погоревшее жильё, — добавил Чес и невесело вздохнул; Джон промолчал — видимо, для него это было слишком очевидно. Очевидно и не достойно лишних слов.
— Ты будешь брать что-то попить? Лично я уже всё, — Чес оглянулся на стеллажи с соком и взял одну пачку. Вскоре они прошли на кассу — в это время в магазине толпилась очередь, но время там прошло незаметно: Чес чувствовал левым плечом Джона Константина и в чём-то совсем не верил, что так запросто, за один вечер, смог опровергнуть своё одно не очень хорошее мнение о нём. Точнее, начало оно зарождаться как раз сегодня, когда вдруг все проблемы нахлынули на него с головой, прорвали оборону; он так измотался, что хотел только понимания и тепла, а не вечного холода и эгоизма. И пусть сейчас нельзя сказать, что от напарника шло тепло или его слова оказались какими-то особенными, но на душе впервые за сегодня установилась ровная, в чём-то тёплая погода — так бывает, когда нужное звучит из чьих-то уст и тело чувствует то, что требуется. Чес был наполовину счастлив — такая помощь оказалась ровно подходящей ему. Оказывается, Джон его знал. Или был самим собой — что немаловажно. Потому что настоящего его Чес…
— …любил?
— Что, Джон? Прости, я не слышал — весь в раздумьях витаю! — переспросил он, когда они уже вышли из магазина и направлялись к машине. Константин усмехнулся и покачал головой.
— Сбил тебя с мысли? — улыбаясь, Чес кивнул. — Я спрашивал: любил ли ты её?