До того гребаного комментария об этой песне. Безобидные слова обернулись катастрофой. Мой муж не понимал какая я на самом деле, черт возьми. Кем я была под всем этим лоском.
— Интересная песня.
— Твою ж мать! — закричала я, швырнув свой бокал с вином в направлении голоса незваного гостя, который наверняка появился на моем заднем дворе чтобы убить меня.
Зик ловко увернулся от бокала, и тот беззвучно приземлился на наш газон, но избежать самого вина ему не удалось, оно стекало по нему словно кровь.
Я стояла и смотрела на него не желая извиняться за то, что облила его вином. Сам виноват. Это ему следовало извиниться за то, что заставил меня потратить впустую мой последний бокал.
— Что ты делаешь на моем заднем дворе?
Зик шагнул вперед, не сделав ни малейшего движения, чтобы вытереть с себя жидкость. Честно говоря, вино в основном забрызгало его черную водолазку и пятна не бросались в глаза.
— Мне нравится эта песня, — сказал он, кивая в сторону динамика. — Тебе подходит.
Я вздрогнула, словно меня ударило током в тысячу вольт. Во мне проснулся тот же гнев, что и в тот день с Дэвидом. Но по иной причине.
Как смеет этот мужчина, этот негодяй, знать меня лучше, чем мой муж, с которым я прожила шестнадцать лет?
— Услышал музыку, увидел свет, — добавил он.
— Хочешь, чтобы я сделала потише? — рявкнула я. — Что ж, я, бл*дь, и не подумаю убавить громкость.
Я не знала откуда взялась эта ярость. Хотя, нет, знала. Я злилась на себя за свою реакцию на его присутствие. На то, как проснулось мое тело. Я ненавидела это. Я не должна была этого чувствовать.
Зик не ответил, просто взял полупустую — да, полупустую, что случается часто, когда становишься вдовой в тридцать восемь лет, — бутылку вина и изучил этикетку. Я уже знала, что этот здоровенный байкер с татуировками разбирался в вине, и также знала, что до сих пор он всегда удивлял меня, так что нисколько бы не удивилась, окажись он вдруг полуночным сомелье.
Он отставил бутылку и направился к французским дверям. Я смотрела ему вслед, ошеломленная и очарованная его легкой и грациозной походкой.
Только когда мужчина, которого я едва знала — если не считать того, что однажды засунула свой язык ему в рот — открыл дверь моего дома и вошел, я начала действовать.
— Что ты делаешь? — прошипела я, приглушив голос, и погналась за ним внутрь.
Мне не хотелось будить мальчиков, ну, если только Зик не пришел, чтобы ограбить и убить нас. Но даже тогда я бы предпочла самостоятельно прикончить его и спрятать тело, чтобы мои сыновья ничего не узнали. Впрочем, разница в размерах, мускулы Зика и общая угрожающая атмосфера, сопровождавшая этого мужчину, делали подобное маловероятным. Но матери совершали необыкновенные подвиги, когда их детям грозила опасность. Я не думала, что сейчас мои дети в опасности. Зик определенно был человеком, способным на страшные поступки — даже богатенькая мамочка из пригорода могла это заметить, — но вряд ли он был настолько глуп, чтобы совершить убийство или кражу со взломом в доме по соседству с тем, где сейчас спала его дочь.
— Что ты делаешь? — повторила я на этот раз чуть громче, потому что в первый раз Зик проигнорировал меня.
Я по-прежнему не получила ответа; вместо этого он открыл застекленный шкаф, где стояли бокалы для вина, и достал два. Я завороженно наблюдала за тем, как на его руках двигаются мышцы в такт движению. Пока таращилась на него, он закрыл шкаф и вышел обратно на улицу. Я очень плохо постаралась защитить своих сыновей, если бы он решил устроить здесь что-то противозаконное. Была слишком занята разглядыванием его тела на той самой кухне, где пила кофе с мужем. С моим покойным мужем. Каким же чудовищем я была?
К тому времени, когда я снова вышла на улицу, Зик уже разлил остатки вина по двум бокалам.
— Давай, не стесняйся, наливай себе мое вино, которое я с нетерпением ждала, чтобы допить. Наедине, — проворчала я, закрывая за собой дверь.
Зик сделал глоток и посмотрел на меня, выражение его лица смягчилось в ответ на мой раздраженный тон.
— Вкусно. Пить можно. Если тебе нравится каберне, то в следующий раз я принесу бутылочку «Остин Хоуп»18. Хорошее вино. Долина Напа. Крепкое, но пьется мягко.
Я моргнула. Неужели высокий, темноволосый байкер рассказывал мне о мягкости вина в полночь на моем заднем дворе? Но я все равно нашла в его предложении то, к чему можно было прицепиться.
— В следующий раз? — повторила я, хватая бокал с кофейного столика, потому что не могла сейчас разговаривать без вина.
Я осталась стоять, потому что, сев, дала бы ему понять, что он здесь желанный гость. В полночь. Со всей его отравляющей мужественностью и скульптурными руками.
Чего я не хотела.
Конечно, не хотела.
— Ты не спишь, — сказал Зик.
— Ты следил за мной?
Он посмотрел мне в глаза.
— Да.
По коже побежали мурашки. Одно это слово, осознание, что этот мужчина наблюдал за мной своим внимательным, угрожающим взглядом должно было разозлить меня, верно? Напугать? Оно никаким образом не должно было меня возбуждать.
— Ты должен уйти.
Зик сделал глоток. Медленный, эротичный глоток. Да, этот мужчина эротично пил вино. Он бы и посуду мыл соответствующе. Я не должна считать другого мужчину эротичным. Мне следует страдать до конца жизни, верно? Быть мертвой внутри? А не чувствовать этого... пожара.
— Сядь.
Хорошо, это немного притушило огонь. Я выпрямилась и задрала подбородок.
— Не приказывай мне в моем собственном гребаном доме, — прошипела я. — Ты. Должен. Уйти. — Я попыталась вложить в свои слова угрозу.
Зика мой тон нисколько не тронул; он просто наклонил голову и посмотрел на меня с интересом. Его взгляд обжигал до мозга костей. Заставлял вспомнить каков он был на вкус.
— Ты не хочешь, чтобы я уходил, и мы оба это знаем. Так что сядь, черт возьми.
Мне следовало сильно обидеться, повторить приказ и уйти. И мне определенно следовало солгать и сказать, что я очень хочу, чтобы он ушел. Но вместо этого я села. Напротив него, а не рядом. Я не настолько безумна. Пока еще.
Я нахмурилась, но Зика это, похоже, нисколько не волновало.
Он не навязывал разговор, просто сидел и молча наблюдал за мной. Это нервировало. Я, конечно, привыкла к тому, что люди пялятся на меня. Во-первых, потому что у меня рано выросла грудь. Во-вторых, потому что быстро научилась подчеркивать достоинства своей внешности. И в-третьих, потому что стала известной в социальных сетях, достаточно известной, чтобы мамочки узнавали меня в таких местах, как кофейни или Whole Foods19. Затем я привыкла к тому, что люди пялились на меня после смерти Дэвида, пытаясь ковырять мои струпья глазами. Но ни один из этих взглядов не шел ни в какое сравнение с тем, как Зик смотрел на меня. Он не стеснялся, не моргал и ничуть не смущался этой ситуации.
Я пыталась пережить этот взгляд. Этот момент. За последний год ведь пережила гораздо худшее. Конечно, мне было нелегко, но я справилась и должна быть в состоянии сидеть молча и выдерживать пристальный взгляд горячего соседа-байкера.
— Зачем ты пришел? — выпалила я.
Кажется, я не справлялась.
— Потому что мне не нравится, что ты сидишь здесь одна посреди ночи, — ответил Зик. — Потому что у тебя есть хорошее вино. И потому что не могу держаться от тебя подальше.
Я моргнула. Я ждала от него либо молчания, либо резкого ответа альфа-самца, но не этой неприкрытой честности, приправленной нашим обоюдным влечением.
— Потому что не могу перестать думать о том, каковы на вкус твои губы. Потому что не могу перестать представлять, каковы на вкус другие части твоего тела. И потому что знаю, что ты представляешь себе то же самое несмотря на ложь, которую пытаешься себе внушить.
Твою. Мать.
Он только что сказал это. Все это.
— Сейчас я здесь не для того, чтобы воплотить свои фантазии в реальность несмотря на то, что это невероятно сложно сделать, когда на тебе эти чертовы шорты, — продолжил он, в то время как я выглядела немой идиоткой, пусть и не по своей воле.