— Привет, Бриджит! — поздоровалась Луна, захлопнув за собой дверь.
— Привет! — откликнулась я, наслаждаясь ее голосом и эхом разнесшимся по всему дому.
Мне нравилось, что она вошла без стука и в ее голосе снова звучало веселье. Случилось невозможное — мне нравилась девочка-подросток.
Луна неторопливо вошла на кухню, где я резала овощи на ужин.
«Прогулочная» — только так можно было описать походку Луны. В ней была уверенность, чем могут похвастаться не многие шестнадцатилетние девушки. Настоящая, естественная уверенность. Не наигранная или заученная.
На Луне были надеты сшитые на заказ брюки, розовые туфли на каблуках и розовая шелковая блузка. Светлые волосы зачесаны назад, что должно было взрослить ее, но делало похожей на юную Кейт Мосс начала девяностых.
Я нахмурилась.
— Откуда, черт возьми, у тебя навыки так стильно одеваться в шестнадцать, когда я в твоем возрасте носила «Док Мартенс21» и ужасную челку? Должно быть это что-то незаконное.
Она усмехнулась, наклонившись, чтобы взять морковку с разделочной доски.
— Мода — единственная область, где у меня все в порядке. Во всем остальном у меня бардак.
— Уфф, — выдохнула я с притворным облегчением. — А то я уже собралась анонимно позвонить в ФБР и сказать им, что у меня по соседству живет очень могущественная ведьма, притворяющаяся подростком.
Луна улыбнулась еще шире.
— Если у меня когда-нибудь появятся силы, не волнуйся, я поделюсь ими со всеми.
Она устроилась за барной стойкой с непринужденностью и комфортом. Несмотря на широкую улыбку и легкий смех, в ней чувствовалась грусть. Глубокая печаль, чего не должно быть у девочки ее возраста. Луна была хорошим ребенком. От нее исходила какая-то особая энергия.
— Райдер уехал за запасным ужином, — сообщила я ей.
Она наклонила голову.
— За запасным ужином?
Я кивнула на разделочную доску.
— Шестьдесят процентов что я все испорчу, поэтому мы всегда продумываем запасной вариант, чтобы мои дети не умерли с голоду или не заболели цингой. — Я подмигнула. — В нашей семье всегда готовил Дэвид.
Ее глаза чуть-чуть потемнели. От грусти. Понимания. Мне стало интересно, как много Райдер рассказал ей о своем отце. Я знала, что он мало говорил о нем. Как бы ни беспокоилась о том, что происходит в голове моего мальчика, я не хотела давить на него. Он не хотел идти к психотерапевту, так что же мне оставалось делать? Заставить его? Рассказать о том, как горе влияет на его повседневную жизнь? Я не знала, как правильно поступить.
— Ты скучаешь по нему? — тихо спросила Луна.
Я улыбнулась ей.
— Каждое мгновение.
Она наклонила голову, рассматривая меня так, словно была далеко не юной девушкой.
— Ты хорошая мама, Бриджит. Просто говорю это на случай, если ты пытаешься убедить себя в обратном.
Я посмотрела на эту красивую, жизнерадостную, добрую и проницательную девушку. Сокровище. Девушка, которую я искренне полюбила и которую уже считала членом своей семьи. Мне хотелось защитить ее от жестокого мира, который уже оставил на ней свой отпечаток, но еще не украл ее доброту.
Глаза защипало от слез, которых не было месяцами.
— Я вернулся! — крикнул Райдер, хлопнув дверью.
Луна потянулась, чтобы сжать мою руку, прежде чем появился Райдер с двумя пакетами, полными еды. Его глаза загорелись при виде Луны.
— Ты все-таки пришла! Хорошо. Потому что я купил слишком много еды для нашей семьи.
Я посмотрела на них и перевела взгляд на затылок Джекса. Младший сидел на диване и читал «Моби Дика», полностью отгородившись от мира. Алексис была где-то наверху, работая в своем кабинете. Она сделала все приготовления к переезду сюда и не пролила ни слезинки. Мальчики, конечно, были в восторге от того, что их любимая — считай, единственная — тетя решила переехать к ним в обозримом будущем. Я же со своей стороны очень надеялась на то, что Алексис никогда не найдет для себя романтики или своего счастья, чтобы не покинуть меня.
В этот момент, когда мой дом был полон настолько, насколько он вообще может быть полон, я была почти счастлива.
А почти счастлива — это все, что меня когда-либо ждет.
***
— Что случилось с мамой Луны? — спросила я Зика.
Было пять минут первого ночи, пять минут с тех пор, как он пришел с бутылкой красного вина. Сегодня это было «Пино22» — мы расширяли ассортимент. Зик сообщил мне, что лучшее «Пино» в мире производится в небольшом регионе Новой Зеландии под названием Центральный Отаго. После первого глотка мне совершенно не хотелось спорить с этим утверждением.
Мы посидели несколько мгновений в тишине, что считалось для нас нормой. Тишина, если не считать гудения электричества между нами, становилось все громче и громче с каждой ночью, не заканчивающейся обещанным им бурным сексом. Зик сказал, что будет ждать, пока я буду готова, словно он был галантным джентльменом, а не байкером, использовавшим слово «трахаться» в качестве запятой.
В прошлые ночи мы не делились друг с другом чем-то личным. Мы вообще мало разговаривали, разве что Зик рассказывал о каждой принесенной им бутылке вина. Он рассказывал о вине с уважением и знанием. Мой полуночный сомелье.
Удивляло и завораживало то, сколько всего незаметного на первый взгляд таилось в этом мужчине. Меня пугало, что он не только привлекает, но и интригует. Что я провожу слишком много времени, фантазируя о нем. Я чувствовала себя виноватой, что не фантазировала о воскрешении Дэвида из мертвых, как должна была. Но не настолько виноватой, чтобы сказать Зику уйти. Чтобы прятаться в доме в полночь, притворяясь спящей вместо того, чтобы сидеть на заднем дворе с музыкой, звучащей из моей колонки и бокалами для вина наготове.
— Она умерла, — ответил Зик на мой вопрос тем же холодным, хриплым голосом, каким он говорил с тех пор, как я встретила его.
Никаких эмоций или намека на то, мучила ли его смерть матери его ребенка.
Я взяла себе на заметку попробовать подражать ему. Попытаться говорить незнакомым людям, что мой муж умер без дрожи в голосе и остекленевшего взгляда. В любом случае я лгала незнакомцам, спрашивавшим о Дэвиде. Кто они такие, чтобы знать правду? Незнакомцы ее не заслуживали. К тому же, в эту игру было приятно играть.
— Умерла? — повторила я.
Я должна была это знать. Должна была прочесть это по грусти в глазах Луны. Но она слишком мне нравилась, чтобы думать об этом. Я представила, что, может быть, ее мама, — далеко не идеальная — мы все такие, ведь идеальные матери были как единороги — в реабилитационном центре или в Мексике с молодым любовником, с которым она решила сбежать.
Зик кивнул, допил остатки вина и наклонился вперед, чтобы налить еще. Этим вечером он надел накрахмаленную белую футболку. Я никогда не видела, чтобы он надевал одно и то же дважды, но все было вариацией одной и той же униформы. Темные джинсы, мотоциклетные ботинки, приталенная дорогая футболка, подчеркивающая внушительные мышцы мужчины. Почти на каждом пальце у него были кольца — байкерские, что неудивительно, и не дешевые. Если я что-то и знала, так это то, как распознать дорогие вещи. Он ездил на дорогом «Харлее», водил дорогой грузовик, а его дочь ездила на дорогом, надежном внедорожнике.
И каждый вечер последние полторы недели он приносил бутылки вина стоимостью больше ста долларов.
Я не знала, чем занимался Зик. Не знала, чем он занимался днем. Разве не об этом мне следовало спросить угрожающего вида мужчину с татуировками, когда он сидел напротив меня, напоив до беспамятства и пообещав фееричный секс? Но вместо этого я спрашивала о матери его ребенка. Потому что какая-то плотская, уродливая часть меня хотела знать о ней. Хотела, чтобы она находилась в Вегасе, пила и прожигала свою жизнь, чтобы я могла казаться лучше нее. Мне не хотелось, чтобы она была мертва, потому что с мертвыми невозможно соперничать.
— Как она умерла?
— Ее убили, когда похитили Луну.
Вот оно. Что-то за ровным, контролируемым тоном. Ярость, которая никогда не утихнет. Никогда не дрогнет.