— Ты ранена? — он шагнул вперёд, желая коснуться меня, но в последнюю минуту спохватился.
Часть меня болела без его прикосновения. Другие части жаждали его. Я не должна была жаждать его прямо сейчас, с мертвецом, который только что пытался изнасиловать меня, всего в нескольких футах рядом, но я жаждала.
— Я в порядке, — сказала я, даже не солгав.
Конечно, я была потрясена. Возможно, я и была защищена от всех видов насилия на протяжении всей своей жизни, но я знала, что такое случается. Я делала пожертвования в различные женские благотворительные организации, была на пособиях, делала всё то, что делала богатая элита, чтобы успокоить свою вину. Я была жертвой, когда меня схватили за задницу в клубе, ухмыльнулись, свистнули… Такого не должно случаться в идеальном мире, но этот мир вовсе не идеален. Я была феминисткой. Я ненавидела то, что, по мнению мужчин, может сойти им с рук, но я была в некоторой степени изолирована от этого. Мне удалось притвориться, что подобного не существует в моём мире.
Оно не только существовало, но и в данный момент пачкало пол моей кухни.
— Что нам теперь делать? — спросила я, глядя на мертвеца, а затем снова на Зика.
Мой желудок слегка сжался, но не так сильно, как следовало бы. Мой скудный обед должен был соединиться с кровью на бетоне. Я должна была закричать. Разрыдаться. Среагировать так, чтобы стало очевидно, что я вовсе не сломленная женщина, которую совсем не смущает мертвец, лежащий на той же поверхности, по которой ходили мои сыновья.
— Мы вызовем полицию, — ответил Зик.
Теперь мой разум начал работать.
— Полицию? — повторила я.
Он кивнул.
— Вероятно, пропажу такого человека заметят. Не общество, а люди, с которыми он работает, люди, которые, скорее всего, его шантажируют. Кроме того, мы не можем исключать, что кто-то видел, как он сюда входил, или что он кому-то сказал, что едет сюда. Его объявят пропавшим без вести, здесь появятся полицейские. Ни в коем случае, чёрт возьми, я не заставлю тебя лгать полиции и не подвергну риску, что ты можешь быть вовлечена в расследование, которое заберет тебя у твоих мальчиков, — он помолчал. — Поэтому мы позвоним в полицию и скажем им правду.
Он хорошо поразмыслил за то короткое время, что Мартин был мёртв. Он исключил возможность скрыть это, найти неглубокую могилу, где никто его не отыщет. Я не сомневалась, что Зик был из тех парней, которые знают, что делать с мёртвым телом. Чёрт, я бы поставила деньги на то, что он уже избавлялся от трупов раньше. Его не слишком смущал сам мертвец: казалось, он больше беспокоился обо мне.
Что было романтично.
Ну, понимаете, таким тёмным и испорченным образом.
— Правду, — повторила я снова.
Он вновь кивнул.
— Правду о том, что ты пришёл сюда, спас меня от изнасилования, возможно, убийства женоненавистническим мудаком, — прошептала я.
Мышца на его челюсти задёргалась — единственный внешний признак ярости, но он снова кивнул.
Мой взгляд переместился вниз к мёртвому женоненавистнику, затем к его убийце.
— Хотя он отвратительный мудак высшей степени, у него есть деньги, — продолжила я. — Не только его, но и его семьи. Старые деньги. Такие, которые покупают уважение, власть и влияние, независимо от того, какие они люди. Мартин — умный богатый мудак, он жертвует на благотворительность, играет в гольф с сенаторами, обедает с мэром — люди, которые могут знать или не знать, что он за человек, но даже если они знают, они знают о нём. Он учился в Академии Блэк Маунтин, как и его отец. У него глубокие корни в этом городе. А у тебя нет. Независимо от того, что ты сделал это по правильным причинам, ты незнакомец, который разрушил столп сообщества, независимо от того, насколько он гнилой внутри. Начальник полиции не совсем коррумпированный человек. Он порядочный. Разумный. Или, по крайней мере, так говорил Дэвид.
Было невероятно странно и ужасно вспоминать о том, что мой муж говорил, пока я стояла перед мужчиной, в которого была влюблена, в то время как его «друг» лежал мёртвым у моих ног.
Я прерывисто вздохнула, пытаясь успокоиться, Зик наблюдал за мной. Возможно, он хотел поспорить, видя, к чему я клоню, и не соглашаться, но он сознавал, что я ещё не закончила. Поэтому он ждал. Чтобы я собралась с мыслями. Он терпеливо ждал, словно у нас было всё время на свете.
— Я не юрист, но я знаю, что даже если шеф полиции разумен, убийство этого человека — столпа общества — пусть и в мою защиту — будет означать для тебя неприятности. Для Луны. Кроме того, если всё это попадёт в новости, а это, конечно, произойдёт, потому что ничего подобного в нашем городе никогда не случается, ты будешь вовлечён. Если история дойдёт до твоего старого клуба, то они узнают, где ты находишься. Где находится Луна. И я не очень хорошо разбираюсь в том, как всё работает с бандами байкеров, но думаю, что они явятся в поисках вас. И тебе придётся бежать, чтобы обезопасить свою дочь. Оторвать её от жизни, которую она уже создала для себя. Её друзей.
Покинуть меня — то, что я не сказала вслух.
— Я не позволю тебе этого сделать, — заявила я твёрдо. — Поэтому я собираюсь позвонить в полицию. Рассказать им, что именно произошло. Мартин приехал сюда. Он приставал ко мне, а я его отвергла. Я сказала ему, чтобы он уходил. Он этого не сделал и продолжал попытки, уже более настойчивые. Затем он перешёл к физическим действиям. Пытался меня изнасиловать. Поэтому я защищалась. В моём собственном доме. Том, в котором я воспитываю своих детей. Детей, которые учатся в Академии Блэк Маунтин. Отец которых учился в той же школе. Тот, что из известной всем семьи, с деньгами. Дополнительный бонус — никакой смертоносной банды, которая хотела бы свести счёты со мной, не существует, — добавила я в шутку, чтобы поднять настроение, но это не совсем сработало.
— Ты не сотворишь подобное дерьмо, — отрезал он. — Ты не станешь опускаться из-за этого, — железо звенело в его голосе. Тон «альфа-самца», которому не нравилось, когда женщина берет на себя ответственность.
— Я ни из-за чего не опускаюсь, — возразила я. — Я защищаю тебя. Я защищаю Луну. Я защищаю жизнь, к которой привыкла, ту, в которой ты и Луна. Я не позволю этому мудаку все испортить, — сказала я, махнув рукой вниз. — Мёртвому или живому.
Я посмотрела на Зика, и мой взгляд был таким же интенсивным и сильным, как и у него.
— Ты можешь пытаться спорить со мной, но я мать-одиночка двоих мальчиков, у меня есть старая свекровь, которая думает, что может указывать мне, что делать, и я хорошо умею выигрывать споры. И ни в коем случае не позволю жизни, которую мне удалось создать, ускользнуть из моих рук. Ты больше не оставишь меня. Ни для твоего же блага, ни для моего. Мы здесь ради худшего друг в друге, и мы собираемся сделать из этого что-то хорошее. Или хочешь поспорить? — бросила я вызов.
Он посмотрел на меня. Его губы дернулись.
— Нет. Я не хочу спорить.
Шесть месяцев спустя
— Ты нервничаешь?
Я видела его тень в зеркале, поэтому не дернулась, услышав голос, который, казалось, исходил из ниоткуда. Знакомые руки опустились на мои бёдра, и я изо всех сил постаралась сосредоточиться на причёске, а не на том, как его прикосновение искушало меня отказаться от подготовки, чтобы Зик трахнул меня прямо в ванной.
Да, его прикосновение всё ещё делало это со мной спустя почти год после того, как мы были... кем бы мы ни были. Что ж, в течение последних шести месяцев наши отношения стали более определёнными, после того, как мы рассказали нашим детям правду.
И все её хорошо восприняли.
Невероятно хорошо. Все трое.
Что ж, Райдер просто понимающе ухмыльнулся и сделал вид, что слышит об этом впервые.
Это противоречило законам вероятности, что три разных подростка так положительно отреагировали на новости, которые потрясли их миры.
Райдер был счастлив, потому что хотел, чтобы его мать была счастлива, поэтому он подверг Зика всевозможным подростковым «тестам», и тот их прошёл.
Джакс был счастлив, потому что он боготворил Зика. Он скучал по мужчине в доме. Он справлялся со случившимся так хорошо, как только мог восьмилетний ребёнок, на мой взгляд, даже лучше, чем любой нормальный восьмилетний ребенок, но он всё равно чувствовал себя потерянным, поскольку значительная сила в его жизни ушла навсегда. У него было место для Зика. Не для того, чтобы заменить отца, но для чего-то иного.