Сержант Зэйлер берет меня за руку и тащит по коридору. Потом отпирает дверь, волочет меня к стулу и просит подождать. Оставаться одной совсем не хочется, но «Пожалуйста, не уходите!» прозвучит совсем глупо.
Кроме стула, на котором я сижу, в кабинете имеются еще два таких же стула, пластмассовая корзина для бумаг и стол с цветущим белым цикламеном, которому давно нужен горшок побольше. За цикламеном ухаживают, иначе бы листья так не блестели. Нужно быть идиотом, чтобы ежедневно ухаживать за цветком, но не догадываться, что его пора пересадить!
Зеленый… Дверь нашего номера в отеле «Драммонд» тоже была зеленой. Одна-единственная ночь навсегда изменила мою жизнь, и какая-то часть души так и осталась в отеле.
Во всех книгах по психоанализу написано, что жизнь не приемлет сослагательного наклонения. Иными словами, тратить время на «если бы» да «кабы» не стоит. Но что делать тем, кто на них уже подсел? Увы, на этот счет советов не дают, а в аптеках нет пластыря, который, если приклеить на руку, избавил бы от пагубной «сослагательной» зависимости.
Если бы тем декабрьским вечером мы с Эйденом не отправились в Лондон, я бы сейчас так не мучилась.
— Мой друг утверждает, что убил женщину, но это не так.
— Чтобы разыскать ее, понадобится имя и адрес. — Сержант Зэйлер берет ручку и готовится записать данные, но я подавленно молчу. — Рут, если Эйден сильно избил женщину и она…
— Нет, он ее не бил! — Господи, ну как ей объяснить?! — Она в полном порядке. Никто не пострадал. Я… я уверена, что Эйден пальцем ее не тронул!
— Никто не пострадал? — удивленно переспрашивает Шарлотта Зэйлер.
— Никто!
— Вы в самом деле уверены?
— Абсолютно!
Несколько секунд Шарлотта молчит, а потом расплывается в улыбке.
— Ладно, к вашему другу и той женщине вернемся чуть позже. Если не возражаете, для начала хотелось бы выяснить основные моменты. — Тактика радикально меняется: раздраженности и подозрений как не бывало. Покровительственные нотки тоже исчезли, теперь мы подруги или как минимум приятельницы, вместе участвуем в викторине, и она записывает мои ответы. — Вас зовут Рут Басси, верно? Б-а-с-с-и?
— Да, верно.
— А второе имя?
Она что, шутит? Зачем ей второе имя?
— Зинта.
— Серьезно? — улыбается Шарлотта.
— Моя мать из Латвии.
— Красивое имя! — восклицает она. — Мое второе имя — Элизабет, а я всегда мечтала о чем-то поинтереснее. Теперь мне нужен адрес.
— Блантир-Лодж, Блантир-парк, Спилл…
— Вы живете в парке?
— В коттедже, сразу за воротами парка.
— Знаю, такой забавный домик с черно-белым верхом?
«С гонтовой кровлей», — мысленно уточняю я, но вслух поправить не решаюсь, простого кивка более чем достаточно.
— Я по дороге на работу каждый день мимо него проезжаю. Это ваш коттедж?
— Нет, я его только снимаю.
— Давно смотрю на дом и думаю: откуда на крыше бахрома из красных листьев? Вы в трубу что-то посадили? Когда плющ по стене вьется, это понятно, а вот…
— Какая разница? — резковато перебиваю я. — Коттедж я просто снимаю, никаких плющей не сажала и не собираюсь.
— Кто вам его сдает?
— Мэрия Спиллинга, — со вздохом отвечаю я. Раздражаться и спешить ни в коем случае нельзя. Шарлотта намеренно затянет наш разговор, если почувствует неладное. Ее спокойная решимость как путы: захочет — я тут целый день просижу.
— Как давно вы живете в коттедже?
— Почти четыре года.
— Арендную плату своевременно вносите?
А это тут при чем? Только ведь она неспроста спрашивает.
— Своевременно.
— А приобрести жилье не думали? Наконец-то собственницей стать?
— Я… (Что за идиотский вопрос?!) Я пока не готова…
— Не готовы осесть на месте и пустить корни? — с улыбкой подсказывает Шарлотта. — Мне самой тоже долго так казалось. — Она стучит ручкой по блокноту. — А до Блантир-Лоджа где жили?
— Я… Можно воды?
— Сейчас чай принесут. Так где вы жили до Блантир-Лоджа?
Вперив глаза в стол, я называю старый адрес:
— Попл-стрит, 84, Линкольн.
— Тоже в съемном доме?
— Нет, тот был у меня в собственности.
— Значит, в Линкольне вы пускали корни. Почему же переехали?
Уже открываю рот, чтобы соврать, но вовремя вспоминаю, чем закончилась выдумка про вывих лодыжки.
— Зачем вы задаете все эти вопросы? — недоуменно спрашиваю я, вытирая липкие ладони о джинсы. — Разве важно, почему я уехала из Линкольна? Я пришла поговорить о своем друге…
Закончить не дает распахнувшаяся дверь. На пороге стоит высокий худой юноша, на вид едва ли не школьник, с двумя кружками, в зеленую и коричневую полоску. Неужели кружки фарфоровые? Мне достается с зелеными полосками и сколотыми краями. — Спасибо, очень вовремя! — Сержант Зэйлер улыбается молодому коллеге, потом мне. Парень что-то шепчет в ответ и показывает на блокнот. — Судя по всему, никто не пострадал, — она устремляет на парня взгляд, значение которого мне не понятно. — Спасибо, Робби! — Едва Робби исчезает за дверью, Шарлотта вновь сосредоточивается на мне. — Пейте чай, Рут, и попробуйте успокоиться. Спешить некуда. Знаю, вы пришли по важному делу, и мы обязательно до него доберемся. Вопросы я задаю стандартные, переживать не стоит.
Иными словами, от вопросов не отвертишься! А я, дурочка наивная, решила, что Шарлотта Зэйлер человечнее других полицейских. Да после всех испытаний небось вырвала человечность с корнем и дыры листовой сталью залатала! Я сама пыталась сделать нечто подобное и понимаю, чем это чревато.
К счастью, о причине отъезда из Линкольна Шарлотта больше не спрашивает. Теперь она хочет выяснить, есть ли у меня работа. Я склоняюсь над чашкой, и пар от чая согревает лицо. До чего же приятно.
— Я работаю на моего друга, — сообщаю я.
— Как его зовут? — впившись в меня взглядом, уточняет Шарлотта.
— Я уже говорила.
— Эйден?
— Да.
— А фамилия?
— Сид.
— Чем же занимается Эйден?
— У него свой бизнес, «Багетная мастерская Сида».
— Да, я видела вывеску. Мастерская у реки, недалеко от бара, как же его…
— Да, там.
— И давно вы работаете на Эйдена?
— С августа.
— А прежде где работали? Сразу после переезда в Спиллинг?
«Скоро все это кончится, — успокаиваю себя я. — Даже пытки не длятся вечно».
— Сразу после переезда я не работала, а потом устроилась в Галерею Спиллинга.
— Багетчицей?
— Нет! — Я чуть не плачу. Как же мне надоел этот бессмысленный допрос! — В то время я понятия не имела, как делают багеты и рамы вообще. Этим занимался мой босс. Я была менеджером — общалась с посетителями и продавала картины. Когда перешла к Эйдену, он всему меня научил.
— И теперь вы умеете делать багеты! — Шарлотта Зэйлер явно рада моим успехам. — А в Линкольне чем занимались?
— У меня был собственный бизнес.
— Рут, я же не ясновидящая! — ободряюще улыбается Шарлотта.
— У меня было свое маленькое агентство по ландшафтному дизайну. Называлось оно «Райские кущи», — быстро отвечаю я, надеясь избежать дополнительных вопросов.
— От ландшафтного дизайна к багетам — вот так перемены! А как звали вашего босса в Галерее Спиллинга?
— Сол Хансард, — безжизненным голосом отвечаю я.
Шарлотта откладывает ручку с блокнотом и смотрит на меня, крутя кольцо на безымянном пальце левой руки. Кольцо золотое с бриллиантиком, обрамленным тонкими золотыми зубцами. «Помолвочное», — догадываюсь я.
Ее личное счастье меня не касается, и я отлично это понимаю. Это прекрасное доказательство того, как сильно меня изменила памятная поездка в Лондон.
Чем лучше себя знаешь, тем проще измениться, — именно так пишут в моих книгах по психологии.
— Значит, вы с Эйденом Сидом вместе делаете багеты в мастерской у реки. Вас как, не затапливает там? — бодро спрашивает Шарлотта Зэйлер. — Бар-то затапливает периодически. «Звезда» — вот как он называется! Я и вашу вывеску видела, «Багетная мастерская Сида», но решила, что бизнес заглох. Сколько ни проезжаю мимо, у вас постоянно закрыто и табличка висит.