— Возьмите, пригодится укрыть раненых.
Командир назвал курс, которым следует идти к берегу, и приказал немедленно отваливать от борта.
Вместе с командиром на тральщике остались его помощник старший лейтенант Ф. А. Демченко, артиллерист лейтенант К. К. Наконечный, механик Н. А. Сосницкий и еще 34 моряка.
Едва катер и понтон отошли от тральщика, как все увидели перископ. А вскоре в снежной пелене показалась и рубка подводной лодки. Тральщик открыл огонь. Снаряд попал в надстройку лодки, и она поспешно погрузилась. Это видели моряки на катере и понтоне и очень обрадовались удаче. Но через несколько минут они услышали сильнейший взрыв. На их глазах тральщик переломился и пошел ко дну. Заливаемые поминутно волнами, катер и понтон повернули к месту его гибели, но никого не нашли. И вдруг снова увидели всплывшую фашистскую лодку, к счастью, она вскоре исчезла в снежном заряде и не заметила их…
Так погибли 38 моряков «ТЩ-120» во главе со своим командиром, до последней минуты доблестно выполняя свой воинский долг. Выдержка, с которой действовали молодой командир корабля Дмитрий Алексеевич Лысов и его подчиненные, останется примером для потомков.
Донесения о гибели «ТЩ-120» ни на Диксоне, ни в штабе флотилии не получили: не хватало дальности действия небольших переносных раций, которыми пользовались моряки. Посланный на помощь корабль вернулся ни с чем.
Тем временем моряки на катере и понтоне сквозь шторм пробивались к берегу. Вскоре их оторвало друг от друга. В тумане Дементьев не смог разыскать понтон, а тут еще на катере отказал мотор. Штурман Дементьев приказал поднять парус. Матросы беспрерывно откачивали
[282]
воду чем попало, вплоть до бескозырок. В ночь на 25 сентября после 12 часов плавания катер приблизился к скалистому острову. Дементьев убрал парус. На веслах подошел к берегу, в темноте высадился с матросами. Это был небольшой остров Подкова, затерявшийся в шхерах Минина, в трех десятках километров от материка. Матросов встретили промышлявшие здесь зверобои. Они отогрели моряков в своей избушке и тех, кто был покрепче, доставили на материк, на мыс Входной — в контору промысла. Оттуда и донесли на Диксон о прибытии одиннадцати матросов, остальные пока еще находились на острове.
А где же те, кто был на понтоне? Плот мотало на волне, его заливало. На двух веслах беспрерывно сменялись матросы. Но двигались еле-еле. Старшина 1-й статьи А. К. Дороненко подбадривал обессилевших товарищей, уверял их, что берег совсем близко. Видя, что гребцы совсем вымотались, он приказал из двух весел соорудить мачту. Подняли парус из связанных шинелей. Понтон пошел быстрее, но он мог двигаться только по ветру, шел не на юг, а на юго-запад, удлиняя себе путь. Почти трое суток продолжалось тяжелое плавание. 27 сентября моряков прибило к необитаемым островкам Скотт-Гансена. Было ясно, что в такую плохую погоду ни самолет, ни корабль их не найдут. Дороненко принял правильное решение: высадил на берег восемь наиболее ослабевших матросов, укрыв их от ветра в скалах и оставив запас продовольствия и воды, а с остальными отправился в дальнейший путь. Опять выручил парус из шинелей. 1 октября двенадцать смельчаков достигли материка. Неподалеку оказалась наша батарея. С нее и сообщили о новой группе спасенных.
Немедленно высылаем туда корабли. 6 октября моряков доставили в базу. Двоих, получивших тяжелые ранения при взрыве корабля, спасти не удалось. Остальные, крайне истощенные и измученные, оказались на попечении медиков и вскоре встали на ноги. Я долго беседовал со штурманом Дементьевым и со старшиной Дороненко, подробно записал их рассказ. Очень жалко, что по условиям военного времени нам не разрешалось обнародовать сведения, связанные с гибелью кораблей. Так и оставалось в неизвестности имя доблестного командира капитан-лейтенанта Дмитрия Алексеевича Лысова и его
[283]
подчиненных. Рад, что хотя бы сейчас я могу воздать должное их мужеству.
Ознакомившись с делами военно-морской базы, я пришел к выводу, что она справляется со своими задачами неплохо. Деловые отношения и полное взаимопонимание, установившиеся у наших моряков с работниками Северного морского пути, и прежде всего с А. И. Минаевым, способствовали успеху. И хотя фашистские лодки еще рыскали в Арктике, они не в силах были хоть сколько-нибудь повлиять на наши морские перевозки.
А радио приносило все более радостные вести. Советские войска продвигаются на всех фронтах. Боевые действия идут уже за пределами нашей Родины.
В августе из войны вышла Румыния, в начале сентября сложила оружие Финляндия. 7 октября началось победоносное наступление и на нашем, северном фланге. Войска Карельского фронта во взаимодействии с Северным флотом освободили весь Печенгский район. Флотский десант захватил порты Лиинахамари, Печенгу и Киркенес.
Действия эти свершались далеко от нас, готовились в секретности, но кое о чем мы догадывались.
Как-то я получил секретную депешу: немедленно отправить в Полярное столько-то открытых катеров. Об этом распоряжении знали только я, член Военного совета и начальник штаба. Мы позаботились, чтобы даже непосредственные исполнители ничего не ведали. Вдруг на другой день приходит запрос уже открытым текстом: сообщите время отправки катеров. Еще через день или два начальник тыла флотилии получает из Полярного распоряжение проверить исправность моторов на посылаемых катерах, хотя до этого он вообще ничего не знал о злополучных катерах. Вечером генерал Гавриков доложил мне:
— Товарищ командующий, все необходимое для десанта будет обеспечено.
— О каком десанте вы говорите? — возмутился я. Гавриков обиделся:
— А я не знал, что это секрет, в том числе и для меня… Между прочим, сегодня я по телефону разговаривал с тылом флота. Мне приказано вместе с катерами по-
[284]
слать рыбачьи шлюпки и проверить, чтобы уключины и весла были в порядке. Все распоряжения я сделал инженер-капитану 1 ранга Дорофееву и начальнику инженерного отдела инженер-полковнику Никанорову. Я не выдержал и рассмеялся. Вот тебе и военная тайна! А перед добряком-генералом извинился, объяснил, что иначе поступить не мог, и вовсе не из недоверия к нему…
Через несколько дней утром начальник Главного морского штаба адмирал Алафузов сообщил мне:
— Слушайте сегодня по радио приказ по случаю разгрома фашистской группировки в Норвегии.
Только я, обрадованный, положил трубку, в кабинет вошли В. Е. Ананич, В. П. Боголепов и наш разведчик капитан 2 ранга А. Н. Сидоров. По выражению лиц я понял, что пришли с чем-то важным.
Начальник штаба молча положил на стол карту и указал карандашом на Мезенскую губу.
— Вот здесь сидит фашистский самолет и по радио взывает о помощи.
— Откуда он взялся?
— Это нам и предстоит выяснить, — сказал В. Е. Ананич. — Надо быстрее послать туда корабль.
Дежурный эсминец отправился в море. Но в это время к сидевшему на воде самолету-амфибии подоспел наш гидрографический корабль, высланный из Иоканги. Самолет он взял на буксир, а экипаж в составе пяти человек пересадил к себе на борт. Летчики — совсем юнцы, перепуганные насмерть. «Не тот пошел фашист!» — рассказывал потом наш разведчик А. Н. Сидоров. Эсминец встретился с гидрографическим кораблем, принял пленных, Сидоров допросил их. Те охотно рассказали, что они летели из Норвегии в Баренцево море для связи с подлодками и для разведки льда, но в темноте и снежных зарядах заблудились, горючее кончилось и им пришлось сесть на воду и взывать о помощи.
Арктическая навигация заканчивалась. Оставалось перевести в Архангельск наши ледоколы из моря Лаптевых. В декабре они понадобятся здесь, чтобы расчищать дорогу конвоям, следующим с Запада. В том году Советское правительство получило от США в порядке ленд-лиза новый мощный ледокол «Северный ветер», который
[285]
следовал к нам с Тихого океана Северным морским путем. Сопровождал его флагман нашего ледокольного флота «Сталин» ("Сибирь"). Мы уже не раз убеждались, что фашисты следят за каждым нашим ледоколом, понимая значение этих мощных кораблей для судоходства на Севере. Можно было ожидать, что и сейчас враг попытается нанести удар по ним. Начальник оперативного отдела капитан 1 ранга Н. Ф. Богусловский и его заместитель капитан 2 ранга Б. С. Окунев, казалось, рассчитали каждую мелочь.