Пока что в официальных документах, излагающих военную доктрину России, в программе вооружений все еще господствует парадигма ядерного сдерживания. Пожалуй, только начальник Генерального штаба генерал армии Анатолий Васильевич Квашнин почувствовал новые веяния. Проводя реформирование вооруженных сил, он сократил стратегическую ядерную составляющую и стал развивать силы общего назначения. При этом, естественно, на повестку дня встал вопрос и о высокоточном оружии.
Но факт остается фактом: США и ряд стран Запада вошли в XXI век с достаточно развитым высокоточным оружием, глобальной системой разведки, компьютеризированной системой управления единой воздушно-космической операцией и тем самым создали предпосылки отказа от ядерной парадигмы. Россия же, не имея развитой системы высокоточного вооружения, обречена пока держаться устаревших ядерных доктрин.
Как после эпохи Хрущева, перед нами вновь встала задача ликвидации отставания. Эту задачу нам, вероятно, придется решать, опираясь только на собственные силы. Вряд ли США передадут нам необходимые технологии. Эти технологии, в конечном счете, определят и рынок вооружений XXI века, на котором мы выступаем не партнером, а конкурентом США и других западных стран.
Как уже говорилось, само высокоточное оружие является, по существу, завершающим элементом поражения наземной цели в сложном комплексе систем разведки, планирования и командования боевой операцией, связи и управления оружием (в американской «модерновой» аббревиатуре - C4I (Computer, Command, Control Communication, Intelligent). Составляющими системы С4I являются:
– космические и воздушные средства разведки и ретрансляции разведывательной информации;
– морские, наземные и воздушные командные пункты;
– морские и авиационные боевые комплексы;
– управляемое высокоточное оружие для поражения наземных целей.
Все это базируется на наукоемких технологиях.
Наукоемкие технологии. Национальная технологическая база
Подобная системная увязка различных технических средств вокруг общей целевой задачи - высокоточного поражения наземной цели, стала возможной благодаря той научно-технической революции, которая происходила в последние десятилетия XX столетия. Шло бурное развитие высоких, или, правильнее сказать, наукоемких технологий в области микроэлектроники, компьютерной техники, оптоэлектроники, радиофизики, информационных технологий и технологий новых материалов. Это развитие было вызвано, с одной стороны, естественным научно-техническим прогрессом, а с другой - желанием создавать наукоемкие продукты, дающие значительно большие прибыли, чем продажа первичного продукта. Если продажа одной тонны сырой нефти приносит по международным ценам от 20 до 30 долларов прибыли, то всего лишь один килограмм авиационной продукции дает прибыль до 1000 долларов, а в информатике и электронике - до 5000 и более. Естественно, что и промышленно развитые страны, и ряд активно развивающихся стран основные инвестиции направили именно в сферу наукоемкой продукции.
В сущности, политический статус государства в XXI столетии стал больше зависеть от конкурентоспособности в первую очередь его наукоемкой промышленности на мировых рынках, чем от военной мощи, что было характерно для середины XX столетия. Но тогда основой научно-технической стратегии должен стать рост инвестиций прежде всего в технологическую сферу, а не в производство конечного продукта. Современное технологическое оснащение наукоемкого производства требует сверхбольших инвестиций. Так, чтобы создать современный завод с технологическими процессами для выпуска микроэлектронных кристаллов (чипов) с проектными нормами точности изготовления 0,16-0,25 микрон, нужно вложить от 2,5 до 5 миллиардов долларов. Может ли какая-нибудь современная фирма среднего размера вложить такие деньги? Конечно нет. Потому и начался процесс концентрации капитала путем создания сверхконцернов, выхода последних за рамки национальных экономик и порождения тем самым процессов глобализации.
Правительства США и Западной Европы активно способствовали реформированию промышленности в этом направлении, особенно заботясь о технологической оснащенности государства. На эти цели выделялись значительные государственные ресурсы в рамках специальных национальных технологических программ. США регулярно, раз в два года, на уровне президента и конгресса утверждали национальный перечень наиболее важных, «критических» технологий и выделяли необходимые средства из федерального бюджета на их создание. Более «бедная» объединенная Европа реализовала программу критических технологий «Эврика», которая финансировалась на 50 процентов государством и на 50 частным капиталом. И эта программа регулярно обновлялась и утверждалась первыми лицами государства. По тому же пути пошли Япония, Южная Корея и ряд быстроразвивающихся стран Юго-Восточной Азии.