Санаторная молодёжь из отдыхающих их интересовала мало, у них свой круг общения. Сезонники общались между собой, образовав несколько кружков по интересам. Несколько девчат и парней таскались на пляжные дискотеки, кто-то в свободные часы, сбившись в небольшую стаю, загорал на санаторном пляже, а вечерком устраивали посиделки с винишком на лежаках. Кто-то таскался по терренкурным дорожкам в горы и оккупировал лавочки.
Под завывания Пахомова про «Холодный Берег», я прошёлся по аллейке, посидел на лавочке и понял, что сейчас засну нахрен. А если засну, то меня подберут дежурные милиционеры и утащат в трезвяк. Пробрался к себе в каморку и, стащив одежду, плюхнулся под простынь голяком. А здесь не так жарко, хотя вентилятор бы не помешал. Тут на чердаке есть кладовка списанных электроприборов, можно будет как-нибудь пошарится. Так я и заснул. Однако часа через три меня кто-то начал тормошить и дёргать за ноги:
— Лен, Лен ты спишь? — какой-то пьяный мужской голос.
Я спросонья со всей дури уебал кого-то ногой. Раздался звук падающего тела, вылетающего прямо через дверь каморки. Я, быстренько натянув шорты, выскочил и, схватив за шиворот непонятно кого, подтащил к лестнице и дал знатного подсрачника. Незнакомец, благополучно пролетев лестничный пролёт, приземлился на четыре кости на площадку и заныл:
— Лен, ну зачем? Она сама ко мне приставала!
— Пошёл нахер, кобелина, — пропищал я тонким голоском, — она моя бабушка ей, семьдесят, как ты мог! Уйди или с крыши скину!
— Да не дашь ей семьдесят, вполне такая бабец, — пробурчал неизвестный и опрометью кинулся вниз, чуть не сбив девчат, поднимавшихся(вернее, ползущих) наверх.
— Толик, ты куда? — заорали девчата, — ты же винище обещал принести.
— Там Ленка с ума сошла, — ответил Толик, включивший систему «съебастер».
— Так она ещё вчера уехала, — крикнули Толику девчата, но тот, никого не слушая, улепётывал вниз.
Девчата в тусклом свете дежурного освещения выглядели сногсшибательно. Начёсы, воняющие и блестящие от лака, стрелки чуть ли не к ушам. Пиздец какой-то.
— О, какие мальчики, — завопила самая симпотная Юля, — ты чего на дискач с нами не пошёл?
— Спал, мне в пять утра на Краснодар ехать, — попытался ретироваться я.
— Щас блевану, что-то херово мне, — сказала одна из девчат (Наташа, что ли?) и резко стартанула вверх на чердак.
— Блять! — заорали хором девки и кинулись за ней.
До помещения туалета, стоявшего ровно посередине чердака, она добежать успела, рванула дверь и, не включая свет, упала головой в унитаз и начала яростно стругать. Бля, а смыл я за собой, когда ходил поссать?
Девки включили свет и схватили её за блондинистый конский хвост, задрав голову. Откуда у нее хвостик на голове?
Вроде, волосы до плеч, пепельные, а тут такой шикарный хвостище! Дошло, что она в парике. Ну, естественно, в парике! Потому что девчата потащили её за хвост, стащили с неё парик, и она со всей дури уебалась головой о край унитаза и разбила бровь.
— Аааа!!! — заорала Юля, — кровь!
И тут же уебалась в обморок, еле я успел её подхватить и кинуть на старое кресло, стоявшее неподалеку.
Самой стойкой оказалась самая раскрашенная, со стрелками до ушей и в самой короткой мини-юбке, Олеся.
Мы с ней поставили на ноги Наташку и сунули мордой под умывальник. Крови немного, небольшое рассечение над бровью.
— Тащи, йод или зелёнку и что-нибудь под бинт, — скомандовал я ей.
Олеська выплюнув жвачку и, даже не спросив, где что брать, кинулась к своей каморке. Наташка мычала и дергалась у меня в руках. Пришлось отмыть ей лицо от блевотины и поплескать водой.
— Отпустии, — пропищала она.
— Я тебя щас отпущу, а ты ёбнешься. Стой, не трепыхайся, — рыкнул я на неё.
Олеська притащила йод, какую-то ватную бабскую хуйню и целую аптечку. Я под тусклым светом лампочки быстро обработал рану, промыл, промазал края йодом.
— Олесь, глянь там клей должен быть медицинский, — скомандовал я невольной помощнице. Та, пошарившись, достала пузырёк, я склеил ранку, наложил поверх тампон. Олеська ловко забинтовала голову подружке. Блять, ещё один раненный матрос!
— Как она завтра полы мыть то пойдет? — дыхнула на меня перегаром Олеська, — хотя, думаю, с утра, как подсохнет, пластырем заклеить, косынку напялить и заебись!
Я потащил Наташку, безвольно трепыхавшуюся в моих руках, в комнату. А ничего, уютненько: кровати стоят, а не раскладушки. Стены в картинках из плакатов. Цветочки на столе. Бросив Наташку на первую попавшуюся кровать, я развернулся уходить, но она, схватив меня за короткую штанину шорт, привлекла к себе и, чадя перегаром, томно прошептала: