— Маш, ёпть, ты что за хуйню сотворила?! — спросил я в ужасе, сразу продумывая, как мне не показать всю эту «красоту» спасателям и местным пацанам. Придется панаму вообще нигде не снимать.
Машка упёрла руки в бока и с вызовом посмотрела на меня:
— Да не ссы в компот, у тебя реально были не брови, а пиздец. А тут новая красочка для бровей из Франции, — гаркнула она, — а тебе хорошо, образ законченный проявился, прямо на плакаты в парикмахерскую фотать можно.
— Не надо! — испугался я.
— Нет, ты погляди какой?! Я щас Светке-то позвоню, ей снова модели нужны для съёмок, а ты ей с прошлого раза понравился, всё тебя разыскивала. Щааас позвоню! — шуганула меня Мадонна.
— Маш, да что пацаны скажут, — заныл я.
— Андж, ты дебил. Твои пацаны и не заметят даже и нихрена не поймут. Вот девочки, те заметят, — и она подмигнула мне, — я тебе вот этот маленький пузырёк оставила. У тебя же чуйка на новую моду, не тупи.
Чуть попозже оказалось, что действительно так и есть. Витёк, зашедший в летницу хлебнуть минералочки из сифона, на вопрос Машки, как ему причёска Анджа, глянул на меня мельком и, показав большой палец, ушёл опять на улицу.
— А чтобы деточка ни плакала, вот ему подарочек от тёти Оксаны и тёти Маши, — возвестила Мадонна и вручила мне большой непрозрачный пакет.
Подарком оказались неопреновые плавательные бриджи и футболка. Охренеть, такие только у тренера в Волгограде были, для открытой воды! В Союзе таких не делали, однозначно. Я терзал батю в Ленинграде просьбами достать такой. Я плакался деду, что на соревнованиях в открытой воде у меня в плавках яйца мерзнут. И всё безрезультатно. Я вспомнил, что жаловался Машке на эту вселенскую несправедливость, и тыкал ей фоткой, вырезанной из иностранного спортивного журнала. Ну та и взяла на заметку. А когда Оксанка уезжала во Францию, Мадонна ей напомнила про мою «мечту». Размеры мои девчата-кооператорши знали лучше меня, сколько там в талии, сколько размах плеч и прочее. И вот три дня назад Оксанка прилетела и притащила мне чёрный с голубым костюм. Какой же я мудак, что жаловался на пропавшее лето! На тебе Анджей красный «Кавас», только не ной, на тебе «водолазки» и не плачь. А чего я зимой-то не ныл? Может мне дед своего «Мерседеса» вручил бы?
— Маш, охуеть! Сколько должен? — я уже забыл про брови и гладил костюмчик, удивительно приятный на ощупь.
— Забей, ты нам и так с Ксю много подгонов сделал. Можно сказать, мы тебе ещё должны. Кстати, держи «Мальбору», там Оксанка тебе ещё всяких конфетосов жвачек и ещё кое-чего насыпала, глянь в пакете.
Ого! Куча жвачек, конфет в красивых обёртках, какие-то круглые конфеты на палках «Спура-Спурс», несколько пар спортивных носков и несколько труселей на маленьких вешалочках.
— Маш, а трусишки-то зачем?
— Ой, блять, смутился, как девочка, — заржала Мадонна, — Ты ж мальчик большой, а в твоих семейниках только на похороны генеральных секретарей ходить.
— Чего? — не понял я суть Машкиных размышлений.
— Ну ты дебилушка. Завлекёшь в свои польские сети кубанскую молодушку, как скинешь трикушки, а у тебя вместо семейников французское бельишко, вот тут она и задушит тебя между сиськов! Или ты подштанники предпочитаешь? — заржала уже в голос Машка.
— А чё? Батя со склада из части приносил — клёвые, в них зимой нормально ходить, — не понял я.
— Ой, дебиииил!!! — завопила Мадонна и принялась щипать меня за жопу, приговаривая, — Ты чё такой тупой, ты чё такой тупой?!
— Витяяя, забери свою бабу!!! — заорал я в ужасе.
***
Мадонна с Витьком уехали, прихватив бутылочку свежего «мятного». Я сидел в раздумьях и в новом французском «плавнике» на лавочке возле мангала. Я даже себя из шланга водой окатил. Хорошо! А вот теперь думаю — ехать сейчас вечером в Архипку или с утра? Лучше всё-таки, наверное, вечером. В каморке я нормально высплюсь, а то с утра вставать ни свет ни заря.
Опять кто-то засигналил на улице. Но по звуку вроде «Чижик» Воробья!
Как так-то? Он же от меня три часа назад на незаведенном мотоцикле уезжал?
Действительно, это был Колёк и в дупель трезвый!
— Андж, ты не помнишь, что сегодня было, а? — жалобно спросил он меня. Странно, от него даже перегаром не несло.
— Чего было? — включил я дурака.
— Ну, я к тебе заехал... Помню, в летнице сидели, что-то пил и всё... Очнулся дома на диване в саду под черешней. Голова не болит, сушняка нет, а ничего не помню, хоть убей!