Таким образом, тридцатые годы явились годами не только бурного развития автомобилестроения в стране, но и организации индустриального массового ремонта автомобилей в условиях специализированных ремонтных заводов.
Организация и становление высшего автомобильного образования шли параллельно с развитием авторемонтной промышленности. Постановлением СНК СССР от 23 февраля 1930 года был организован Ленинградский автомобильно-дорожный институт, а 13 декабря 1930 года — МАДИ… Кроме того, автомобильно-дорожные институты организуются в Харькове, Омске, Киеве и других городах. В них создаются новые кафедры, в том числе и кафедры «Производство и ремонт автомобилей». С 1934 года начинается регулярный выпуск инженеров-механиков по эксплуатации и ремонту автомобилей»{21}.
В МАДИ и подаёт документы Виктор Поляков, — но расстаться с работой уже невозможно. Встав рано утром, он совершает свой путь на Пресню, а оттуда торопится на лекции. И вот изо дня в день делает Виктор Поляков кольцевое путешествие по Москве — из арбатского переулка на Пресню, с Пресни на лекции в МАДИ, с лекций снова домой на Арбат. Каждое утро, то в зимней темноте, то в лучах раннего летнего рассвета он пересекает вереницу Садовых улиц — нынешнее Садовое кольцо. Ровные ряды лип тянулись вдоль проезжей части, а по осевой линии шли трамвайные пути. Трамвай «А» ходил по Бульварному кольцу, трамвай «Б» — по Садовому (сейчас его наследником стал троллейбус, сохранивший эту букву в названии маршрута).
Трамвай и липы, впрочем, не проживут на Садовом кольце долго: ходили слухи, что широкое пространство одной из главных магистралей Москвы освобождают для самолётов, чтобы в случае войны истребители могли подняться в московское небо прямо с Садового кольца. Однако это городские легенды, и Поляков не обращает на слухи никакого внимания.
Дальше нужно было пересесть на другой трамвай, что шёл мимо Зоопарка, впрочем, до Ваганьково можно было добраться и на автобусах фирмы «Лейланд», которые с 1924 года курсировали от Театральной площади до Серебряного Бора.
Но и там царил авиационный дух, и его ощущал Поляков в помещениях Авторемонтного завода.
Дело в том, что за Ваганьковским кладбищем, за железнодорожными путями шла особая жизнь. Направо — Московский ипподром, заметно поутихший с начала тридцатых. Исчезли розовощёкие нэпманы и их подруги в круглых шляпках. Игроки стали боязливы, а наличие собственной лошади не признак успеха, а компрометирующая деталь биографии.
Налево — Боткинская больница, а за ней… За ней — венец индустриализации — авиационный завод и Центральный аэродром — бывшее Ходынское поле. Прямо с территории АРЗ видно, как набирает высоту взлетевший самолёт, да и если пройдёшь мимо аэродрома, то увидишь выстроившиеся в ряд тяжёлые двухмоторные бомбардировщики ТБ-1. Вся страна знает, как выглядит этот самолёт, ведь несколько лет назад, осенью 1929 года, на нём (все видят гордую надпись на борту: «Страна Советов») летчики С. А. Шестаков, Ф. Е. Болотов, штурман Б. Ф. Стерлигов и бортмеханик Д. В. Фуфаев перелетели из Москвы в Нью-Йорк. Лица лётчиков глядят на Полякова с газетных полос чуть не каждый день.
Автомобилисты — дело другое. Это в начале двадцатых шофёр всё равно что лётчик, даже одеты они одинаково — кожаные шлемы, очки, куртки, краги. Теперь время лётчиков, а автомобиль остаётся как бы в тени. Но роднит лётчика и шофёра то, что почти нет в СССР частных автомобилей — один-два, у каких-нибудь писателей, да и обчёлся. Ну а самолётов, разумеется, и вовсе таких нет.
Это всё дело государственное.
Тогда институт находился в пятиэтажном здании по адресу Садово-Самотечная, 10. Это был основной его корпус (потом в нём разместится Министерство автомобильного транспорта РСФСР). Но некоторые кафедры были раскиданы по Москве, а база дорожно-строительных машин, к примеру, даже в Красногорске.
Для того чтобы попасть на кафедру технологии металлов, Полякову нужно снова пересечь Садовое кольцо и углубиться в Божедомский переулок, только что превратившийся в Делегатскую улицу. Всё идёт в дело, даже то, что кажется далёким от практической жизни, — Поляков впитывает знания как губка.
В окна лаборатории в Божедомском переулке стучат ветки старинного парка. Пышная дворянская усадьба заселена партийными работниками — теперь это Четвёртый дом Советов. Вот его жильцы возвращаются со службы — скрипят сапоги, чёрные портфели набиты бумагами.
А Поляков крутит ручки на станках, что используются для холодной обработки металлов, не обращая внимания на вид из окна. Поляков один из полутора тысяч студентов МАДИ, на дорожно-строительной и автомеханической специальностях их примерно поровну, на мостостроительной — гораздо меньше. Особняком держатся слушатели факультета особого назначения, иногда они оказываются в аудиториях рядом с Поляковым, как правило, это сотрудники НКВД. Не секрет, что в лагерях идёт большая стройка, да и Наркомат внутренних дел — это государство в государстве. «Основной задачей факультета было повышение уровня знаний учащихся по конкретным видам наук. Особенно много было желающих изучать иностранные языки. Вместе с тем были случаи, когда учащиеся факультета особого назначения проходили (ускоренно) институтский курс с защитой дипломных проектов. Эти лица получали дипломы инженеров соответствующих специальностей. Накануне Великой Отечественной войны факультет особого назначения был ликвидирован».
Эти люди не приходят на занятия в форме, но в их повадках заметно что-то особенное. Это сила, может быть — власть. В стране что-то смещается, вместе с понятными цифрами пятилетних планов, вместе с ясными конструкциями зданий и плотин в жизнь входит липкий страх. Это не страх деревни — она отбоялась своё шесть-семь лет назад, во время коллективизации. Это не страх тех, кто спорил со Сталиным за власть в конце двадцатых, — их осудили раньше. Это страх и недоумение советской интеллигенции — тех, кто служит стране верой и правдой. Таких, как сам Поляков.
На собраниях авторемонтного завода зачитывают длинные списки врагов народа, и Поляков вместе со всеми поднимает руку. Да, уничтожить как бешеных собак — звучат в ушах слова выступающих на собраниях. Да, уничтожить — но приходится отгонять от себя недоумение. Исчезновение людей с верхушки пирамиды ускоряет служебный рост Полякова: он пришёл на завод техником, и вот он уже мастер, а вскоре — заместитель начальника цеха.
Можно бояться и за себя — биография и происхождение всё же не безупречны. Но вот в их коммуналку приходят поутру за соседом-рабочим. Поляков знает его плохо, да и видел мало. И вот рабочего вытаскивают из его комнаты, как собаки вытаскивают крота из норы. Он щурится на тусклую лампочку в коридоре, и всё — исчезает. Не время спрашивать. Да и ответить некому.
И в этот момент Поляков приобретает привычку не говорить лишнего. Он и раньше не был слишком разговорчив, но теперь это свойство входит в принцип: не спрашивать лишнего, не лезть не в своё дело, но быть незаменимым.
Между тем и в институте было неспокойно. Его возглавил новый человек, что был всего на двенадцать лет старше Полякова.
Сергей Павлович Артемьев родился в 1903-м в крестьянской семье. Это резкий старт, типичный для комсомольца двадцатых — Ленинский призыв в партию, секретарство; когда Поляков слесарит на автобазе, его будущий директор работает заместителем начальника окружной дорожно-строительной конторы во Владимире и Ивановской области, а потом, в двадцать восемь лет, поступает в Ленинградский автомобильно-дорожный институт.