Эти чудеса начала тридцатых годов вовсе не уникальны, вот инженер и космонавт Гречко вспоминает о своём Генеральном конструкторе: «Даже те, кто хорошо знал Королёва, удивлялись, какие дерзкие, непосильные порой задачи (иначе их просто не назовёшь) брался он решать. Буквально на следующий день после триумфа — запуска первого искусственного спутника Земли (4 октября 1957 года) узнаём: к 7 ноября требуется осуществить новый старт, и какой! Запустить в космос спутник с собакой на борту. Для этого нужна герметическая кабина, сложная система жизнеобеспечения животного и многое-многое другое. Только на разработку проекта уйдёт не один месяц. А тут отводится на всё про всё тридцать дней.
Королёв прошёл в цеха к рабочим. Его речь была короткой:
— У нас важное правительственное задание. И мы не сможем работать как обычно: сначала проект, потом конструкция, ОТК, испытания… Вам придётся работать по эскизам без чертежей, а ОТК будет ваша рабочая совесть.
Рабочий класс не подвёл.
Через месяц в космосе была Лайка»{150}.
Как и в режиме работы Королёва, так и в работе создателя АВТОВАЗа главному делу отводилась большая часть суток. Их роднило даже отношение к перемещению в пространстве — всё использовалось на пользу дела. И тот и другой даже в автомобиле обсуждали деловые вопросы. Все отмечали, что Поляков, совершив перелёт в Тольятти, тут же ехал на завод и сразу же занимался делами — никакого «отдохнуть с дороги».
Ольгерт Гируцкий рассказывал, как летел вместе с Поляковым в одну из командировок в министерский ещё период жизни Полякова, и среди прочих специалистов присутствовала делегация из пяти человек от НАМИ. Поляков тут же посадил их рядом и заинтересованно спросил:
— Вот вы замдиректора НАМИ. За что вы отвечаете?
— За техническую часть.
— Так… Рассказывайте.
И началось… Вот выпуск такой-то, это освоено, понимаю… А вот по сравнению с такой-то моделью параметры изменились?.. И как точно изменились?
Из портфелей появляются чертежи и схемы, документы идут по рукам…
— Он вникал во всё сам, — говорил Гируцкий. — У него ведь была очень хорошая память, он действительно всё помнил.
Всякая минута, особенно минута в дороге, шла в дело. Но Валерий Александрович Ильичёв вспоминал, что это начиналось ещё по дороге в аэропорт. Только Поляков садился в машину, как оборачивался к нему и бросал: «Говорите!» — и это означало долгий разговор, понятно, совсем не о погоде.
Точно так же и Королёв для перелётов из Москвы в Байконур использовал ночь — чтобы не терять драгоценного времени.
Всё время принадлежало работе.
«В обязанности ночного дежурного входило сидеть в ночное время в кабинете Главного конструктора и отвечать на телефонные звонки, в случае какого-либо значительного ЧП звонить Королёву даже домой.
Главный разрешал ночному дежурному сидеть не в большом кабинете, где обычно он проводил заседания, а в его личном, маленьком. Часто после одиннадцати вечера я занимал место за письменным столом Сергея Павловича. Передо мной лежали его книги, присланные ему статьи, отчёты, рукописи. Они касались самых разных областей науки, техники и даже искусства. В этой маленькой комнате я впервые понял, что Главный, обладавший необычайной эрудицией и широтой взглядов, постоянно много читал, занимался. В этой комнате рождались многие проекты, некоторые из которых были уже осуществлены после его смерти».
Так пишет о работе ночного дежурного Гречко, и тут же замечает, что в расписанном графике Генерального конструктора в дело шёл даже подъём по лестнице: «У Королёва часы приёма по личным вопросам приходились, кажется, на четверг — с трёх до пяти. Но был один секрет, впрочем, известный каждому сотруднику конструкторского бюро, как оперативно решить личный вопрос у Главного. Просто надо было утром встретить его у входа в КБ и вместе с ним подняться по лестнице до кабинета. Времени хватало, чтобы обсудить любую просьбу и тут же получить ответ по существу»{151}.
Да, национальный автомобиль и космический корабль не равны на весах истории, но сходство тут в некоторых приёмах руководства, в методике. Рафаэль Давидович Кислюк вспоминал, что в Италии представители фирмы «ФИАТ» вывезли советских специалистов на роскошный курорт. Только все разделись и собрались окунуться, как Поляков собрал всех и сказал, что сейчас, прямо на пляже, пройдёт совещание, и так как тут нет чужих глаз и ушей, пусть каждый доложит о ходе работ по своей теме.
Целый час три десятка раздетых мужчин сидели на пляже и негромко обсуждали что-то. Видимо, другие отдыхающие принимали их за членов таинственной секты. Это и была секта — общество автомобильных фанатиков.
Рассказывают также, что 31 декабря 1966 или 1967 года Поляков проводил совещание. На этом совещании присутствовали одни москвичи, тем более что дело было в Москве. Проблем было много, и председательствующий не замечал, что время близится к полуночи. Около одиннадцати часов вечера Полякову робко намекнули на приближение Нового года. Он сурово оглядел присутствующих и сказал, что если кому-то очень надо, то пусть уходит, «а мы ещё поработаем».
Ушёл, рассказывали очевидцы, только один человек, а остальных Поляков отпустил около половины двенадцатого, не забыв, впрочем, их поздравить.
Ещё один случай относится к лету 1969-го. Тольятти, июль, жара… И что важно — воскресенье. Поляков проводит совещание по строительству. Наконец, завершает его в два часа дня и бодро говорит:
— Ну всё, товарищи, спасибо. А теперь — всем отдыхать! Но я лично поеду посмотрю, как строятся очистные сооружения.
И испытующе оглядел присутствующих. Кто-то нехотя проговорил, что тоже поедет на стройку, и ещё несколько человек присоединились к нему.
Один Житков, как рассказывают, набравшись смелости, сказал:
— А я — на реку, искупаюсь.
Поляков бросил на него свой известный взгляд, но ничего не сказал.
Ну и если ещё раз вернуться к сравнению Генерального конструктора и Генерального директора, то главное, пожалуй, в фанатичной преданности делу.
«Часто, говоря о Главном, рисуют портрет однолюба, для которого жизнь состояла из ракет, чертежей, механизмов. Да нет же, он был обыкновенным человеком, иногда весёлым, иногда грустным или рассеянным.
Мне рассказывали такой случай.
В молодости Сергей Павлович любил ездить на мотоцикле. Однажды, когда он куда-то спешил, мотоцикл сломался. С трудом добрался до города, замёрзший, голодный. Королёв зашёл в булочную у дороги, купил сдобную булку и тут же, на тротуаре, съел.
Спустя много лет Главный конструктор возвращался с совещания, и путь его проходил мимо старой булочной. Королёв попросил остановить машину. Зашёл в булочную… Прохожие с удивлением смотрели на человека, сидевшего на тротуаре с булкой в руках рядом с «ЗИМом».
Не знаю, был ли такой случай в действительности, но те, кто знал Сергея Павловича, согласятся со мной, что это похоже на Королёва»{152}.
Вряд ли Полякова можно заподозрить в сентиментальности, но вот то, что он мог сидеть в каком-нибудь закутке и есть кусок хлеба с варёной колбасой, — несомненно. Он тоже был обычным человеком, безусловно, ранимым, но спасаемым как бронёй субординацией и деловыми формальностями.
А в воспоминаниях о Полякове есть такой эпизод. Виктор Поляков вызывает к себе Марата Нугумановича Фаршатова. Тот через некоторое время выходит из поляковского кабинета в несколько нервном состоянии. Его спрашивают: что, дескать, случилось, чем озадачен? «Поляков поручил сровнять Главный Кавказский хребет с землёй». — «Ну?! И что?» — «Ответил, что будем копать…»
Конечно, даром это не давалось. Воспоминания о конструкторах космической техники, увы, часто завершаются печальным обстоятельством смерти — это смерть скорая, часто от инфаркта, смерть на полигоне или за рабочим столом. Эти смерти нестарых ещё людей — прямое следствие работы на износ.