Так мы стали похитителями тридцати рублей.
И в тот же день решили купить на эти деньги мечту доселе неисполнимую — велосипед.
В воскресение сбегали на базар и купили настоящий «Орленок» — велосипед для подростков, стоящий новым в магазине аж 47 рублей, но на базаре подержанный пошел за тридцатку. Имели такие в то время в нашем городе лишь дети высокопоставленных родителей да работников прилавка. И совесть нас, не в пример героям идущего тогда фильма «Без страха и упрека», где дети тоже нашли деньги и истратили на водолазный костюм, не мучила.
Велосипед мы держали в курятнике при доме одинокого старого деда, по очереди катались на нем, под страхом соблюдения тайны давали прокатиться и своим однокашникам. Все знали историю приобретения такой чудесной машины — и за два года никто не выдал нас.
А когда оказалось, что мы с Генкой из «Орленка» выросли, велосипед продали на рынке уже за 5 рублей. На них я купил книгу Соловьева «Веселый мудрец» с двумя повестями о Ходже Насреддине, а на остальные деньги мы всем классом сходили в кино на фильм «Безбородый обманщик» об Алдаре Косе — билеты тогда на дневной сеанс стоили по десять копеек.
Прошло еще несколько лет. И история эта закончилась самым странным образом, почти по-книжному, хотя на самом деле она произошла в жизни…
Работал я в геодезической партии в пустыне Муюн-Кумы. Устанавливали мы пункты триангуляции, представляющие из себя сваренные из труб в два с половиной дюйма пирамидки. Таскались с теодолитом и мерными лентами, затаскивали вышки на вершины самых больших барханов. На воскресение возвращались на базу, где спали в одном из саманных домиков в окружении нескольких высохших пирамидальных тополей. Имя у села было странное, русскому уху непривычное — Бостандык.
При двадцати шести жилых домах был даже сельмаг, где продавались водка, вино, рыбные консервы, вермишель да макароны. Были еще какие-то овощные консервы и морская капуста, но ни мы, ни местные жители их не покупали.
И вот, когда я, достав оставшийся с детдомовских еще пор кошелек, стал вынимать из него изрядно подешевевшие к тому времени «новые деньги» за сборник фантастических рассказов «Я — робот» А. Азимова и килограмм «Золотого ключика», продавщица спросила меня:
— Откуда у тебя этот кошелек?
— Это — мой, — ответил я, ибо решительно забыл к тому времени, как и почему он попал ко мне.
— Это — мой кошелек, — сказала тут продавщица. — Я сама сшила его.
Кошелек и вправду был не заводского изготовления, я сам его уже раза три ремонтировал, прошивая суровой ниткой по краям.
— Где ты его взял? — не унималась она.
— Нашел, — вдруг вспомнил я. — Давно, — и протянул ей кошелек. — Возьмите.
Я был юн, меня в краску бросило от стыда, ибо показалось мне, что не то, что продавщица, а и вся очередь, весь Бостандык, вся пустыня смотрит на меня, как на вора.
— Зачем он мне? — ответила продавщица и отодвинула кошелек от себя. — У меня другой есть.
Я расплатился, взял конфеты, книгу, кошелек и вышел на улицу. И до самого конца сезона, то есть еще около десяти ночевок на базе, я к этому магазину и не подходил.
А когда все вышки и репера были расставлены, и нам было приказано переезжать в другой район той же пустыни — километров так за триста на восток, — я попросил хозяина дома, где мы отдыхали по воскресениям, чтобы он передал продавщице тот самый серый самодельный кошелек с большой пуговицей посередине.
В нем я оставил четыре червонца. Потому что деньги к тому времени, как я уже говорил, инфляция подъела основательно.
Олег Солдатов
Дуализм, или Учение В. В. Розанова
Василий Васильевич Розанов родился 20 апреля 1856 года в Ветлуге (Костромская губерния) в семье учителя, рано скончавшегося и оставившего вдову с восемью детьми.
Гимназистом, как и многие в его возрасте, пережил увлечение Писаревым, Миллем, Боклем. Затем возненавидел позитивизм: «…Позитивизм — философский мавзолей над умирающим человечеством. Не хочу! Не хочу! Презираю, ненавижу, боюсь!!!»
Приведенные выше строки можно прочесть почти в каждом издании сочинений Розанова. В сети и на бумаге. По слухам известно, что был он человеком едким, нервным, умным острословом, и даже беспринципным и аморальным. И действительно…
Фигура его неоднозначна. О Розанове говорили, что он пишет «обеими руками», публикуясь и в либеральной, и в консервативной прессе, В. Соловьев называл его Иудушкой, а Л. Троцкий «заведомой дрянью, трусом, приживальщиком», П. Флоренский «зверьком-хорьком, душащим кур, но мнящим себя львом или тигром». Картина нелицеприятная… Неужели все современники сошлись в негативной оценке? Конечно, как понять человека, который сначала предлагает статейку в «левую» газетку, получает гонорар, а потом спешит в газету правого толка и продает статью, в которой оппонирует левым. Безобразие! Но вот что писал о нем близкий к нему Э. Голлербах: «Розанов не был двуличен, он был двулик. Подсознательная мудрость его знала, что гармония мира в противоречии. Он чувствовал, как бессильны жалкие попытки человеческого рассудка примирить противоречия, он знал, что антиномии суть конструктивные элементы религии, что влечение к антиномии приближает нас к тайнам мира».
Можно ли судить о человеке, руководствуясь только его работами? Без личного знакомства, без знания его психологии, основываясь только на записях, исповедях, потоках сознания, оставленных Розановым. Ответ очевиден: нельзя. Но мы, в силу ряда причин, попытаемся…
Многие не считают его философом. Конечно, ведь он не создал философских систем, законов, научных трактатов, логических построений. Ничего этого не встретишь в его произведениях. Они полны туманных рассуждений, поэтических образов, личных оценок людей, исторических процессов. До 1911 года никто не решился бы назвать его и писателем. В лучшем случае — очеркистом. Но вот выходит «Уединенное». И следует восторженный отзыв Горького: «Только что приехал из Парижска — города, где все люди искусно претворяются весельчаками, — нашел на столе „Уединенное“, схватил, прочитал раз и два, насытила меня ваша книга глубочайшей тоской и болью за русского человека, и расплакался я, — не стыжусь признаться, горчайше расплакался. Господи помилуй, как мучительно трудно быть русским».
Быть русским. Это едва ли не главное в сочинениях Розанова. Никому кроме русских он не понятен, никому не нужен, не важен и не известен. Причина ясна. Все его труды посвящены России, русскому человеку, взаимоотношениям русских с другими народами, православию как составляющей русской культуры, Богу… Революцию он называл бунтом еврейской общины. И не случайно в годы советской власти он был буквально вычеркнут из памяти народа, его работы не печатались, а советские философы только разводили руками, когда их заграничные коллеги интересовались философией Розанова. Иностранцам, проявлявшим интерес к русской мысли, Розанов был известен куда шире, чем советским ученым мужам. При советской системе выказывать подобное знание было и весьма опасно.
Что же еще говорили о Розанове современники?
Вот что писал о нем Н. Бердяев: «Розанов один из самых необыкновенных, самых оригинальных людей, каких мне в жизни приходилось встречать. Это настоящий уникум. В нем были типические русские черты, и вместе с тем он не был ни на кого похож… Литературный дар его был изумителен, самый большой дар в русской прозе».
«Самый большой дар в русской прозе!» — немало. Если сравнивать с Толстым, Буниным, Короленко, Горьким… Очень немало. Очень лестно и, пожалуй, не совсем заслуженно. Эта оценка — признание философа, ищущего ответы на схожие вопросы, вопросы психологии, самопознания, души и воли… Реверанс от собрата по перу…
Чем же так хорош Розанов? Чем он так близок и дорог русским людям? Не темой ли своих размышлений? Ведь именно Россия, русская культура, русский человек занимают в творчестве писателя основное место.