- Что, отстаешь? Телепаешься сзади?
Еще сильнее отталкиваюсь лыжными палками. Попробуй догони!
Оранжевый закат. К половине седьмого вечера солнце соскользнуло за полог леса. Прошло еще с четверть часа, и я как держал топор, так и застыл, зачарованный невиданной доселе красотой: оранжевые отблески на стволах, оранжевый снег между стволами, лица ребят и те словно облиты оранжевым соком!
Перед этой удивительной палитрой меркнет даже "канонизированный" закат на Пицунде. На Черноморском побережье Кавказа - расточительное буйство красок. Настолько расточительное, что пресыщает. Здесь же, на Севере, краски скромнее, приглушеннее. Может, оттого такие вот оранжевые закаты или ягоды брусники под толщей снега волнуют острее?
На зимнике. Километрах в двух от места постройки геодезического знака пролегал зимник. Его, как щупальце, глубоко вонзила в тайгу "Газнефтеразведка". По зимнику изредка прогромыхивали вездеходы. Утром они шли на восток - к далеким буровым, к вечеру возвращались в поселок геологов. Отдаленный скрежет гусениц еще острее напоминал о "большом мире". За два месяца нам только однажды сбросили с самолета продовольствие, письма, газеты. Внезапно одного из нас осенила идея:
- Черт подери! С этими вездеходами можно отправить письма! Дойдут как миленькие.
И ребята при свете огарков до поздней ночи прокорпели над письмами. А на следующий день я стал на лыжи и ушел к зимнику.
Где-то на болоте скулил ветер. Его завывание вводило меня в заблуждение. Мерещилось, что за ближним увалом, одолевая крутизну, надсадно стонет мотор.
Прошел час, другой. Заходящее солнце застряло в кронах сосен. А машин все не было видно. Завтра мы уйдем в глубь тайги, и лежащие за пазухой письма так и останутся неотправленными. Что ж, не судьба! Я стал завязывать крепления на лыжах.
В тот же момент донесся отдаленный вой мотора. Нет, на этот раз я не мог ошибиться. На далекой седловине возникла черная точка. Она превратилась в крохотного жучка. Жучок деловито перевалил через гребень увала. Вездеход!
Минут через десять, кроша обледенелый наст, тяжелая машина резко затормозила. Из кабины высунулся водитель.
- Чего тебе? - настороженно спросил он.
- Вот,- я протянул пачку писем,- будьте добры, опустите их в почтовый ящик.
Это еще больше озадачило водителя.
- Откуда ты взялся? Охотник, что ли?
- Мы геодезисты. Работаем неподалеку, - и я кивнул в ту сторону, где на снежной пелене отпечаталась проложенная лыжня.
Прислушиваясь к разговору, выглянули из закрытого тентом кузова буровики. Один из них протянул пачку "Беломора".
- Бери, браток.
Я взял папиросу. Но мне настойчиво совали всю пачку.
- Бери, чего уж там! Сами знаем, как в тайге без курева.
Без курева мы не сидели. Но парень предлагал от всего сердца, и отказываться было просто неудобно.
Несколько рук потянулось за письмами.
- Заказными отправим. И марки наклеим. Так что не сомневайся.
Взревел мотор. Из-под гусениц брызнул спрессованный снег.
Я долго смотрел вслед удалявшемуся вездеходу. Словно катер на крутой волне, он то и дело нырял в глубокие выбоины, подпрыгивал на ухабах. А я стоял посреди зимника и думал о людях, с которыми повстречался в тайге.
Но вот вездеход перевалил через увал. Из тайги все ближе подступали сумерки. И я, потуже затянув крепления, свернул на проложенную лыжню.
Неопалимая березка. Над костром, будто в прозрачной родниковой струе, колышутся сосны. С безотчетным восхищением слежу за ревущим, постанывающим, присвистывающим пламенем. С тяжелым вздохом оседают обугленные ветви лиственниц, слепящим магнием вспыхивает еловый лапник. Костер полыхает в снежной ямине. У самого края ее замечаю березку. Тоненькую, стройную. К березке жадно тянутся языки пламени. Лижут стволы, пытаются утянуть в ревущий водоворот огня. Но березка стоит над костром несгибаемая, неопалимая. Ее нежная береста даже не обуглилась. Только на ветвях, гибких, как девичьи руки, трепетными светлячками вспыхивают нераскрывшиеся почки. Хочется раскидать костер, уберечь березку - стройную, неопалимую...
Очень хочу, чтобы сын мой стал настоящим человеком. Ученым или инженером, учителем или сталеваром - не в этом суть. Главное - быть человеком: стойким, неопалимым, как вот эта березка, противостоящая безумству всепожирающего огня.
Добрые ладони. По высокому небу лениво плывут почти прозрачные облака. Снег искрится слюдяными блестками. Легкий ветерок освежает вспотевшее лицо. Неподалеку от привала вагончик-балок. Рядом с вагончиком бьется в снегу малиновка. Что-то с нею приключилось. Хочу подобрать, но малиновка, судорожно трепыхнув крылышками, отскакивает к вагончику. Из балка на крылечко выходит пожилой рабочий, видит мои тщетные усилия поймать пичугу, не спеша подходит к ней, осторожно сгребает в большие добрые ладони.