Выбрать главу

Вечный покой. Полевые цветы на могилах. Торжественная тишина истории.

«И все-таки летит!» — думаешь ты затаив дыхание. Ухо даже улавливает свист рассекаемого воздуха. И чем пристальнее вглядываешься в широко размахнувшиеся крылья птицы, тем все более ощутимым представляется тебе ее свободное парение.

— Конечно, летит! — Невольный вздох вырывается из твоей груди всякий раз, когда знакомая можайская дорога снова приведет тебя в эти места.

— Летит! — повторяет ветер губами деревьев и трав. Кто-кто, а уж они-то в точности знают все, как было! Ковыль пророс сквозь черепа людей, а вот этот дуб-великан, наверное, не одну сотню листков уронил к ногам русского солдата.

В густой, шелестящей тени дуба ты нагибаешься, чтобы поднять с земли желудь — в ладонь тебе сама закатывается потемневшая от времени круглая свинцовая пуля. На память о былых сражениях кладешь ее в карман, хочешь в опавшей листве нашарить еще одну, но теперь уже руку обжигает желудь, горячий от последних лучей осеннего солнца…

А орел все летит!

Тень его крыльев сливается с тенью могучих дубов, шум его перьев тонет в шуме травы и листвы…

Нафантазируешься вот так, набродишься по закоулкам легенд и преданий, потом сам же себя и одернешь:

— Да полно тебе! Не ровен час кто-нибудь услышит и посмеется над твоими бреднями.

Как раз в эту самую минуту из леса и появляется косматый, седой, как сказанье, старик. Он решительно подходит к тебе, вместе с тобой запрокидывает голову, смотрит на орла, несколько мгновений молчит, не шелохнувшись, и вдруг удивляется:

— Что, парень? Летит орелик-то, а? Как живой!

И, не дождавшись твоего ответа, хлопает тебя по плечу, и с уст его еще раз срывается:

— Летит!..

Памятник Наполеону

Все Бородино в орлах. Куда ни поглядишь, куда ни повернешься — все орлы и орлы, и все летят в одном направлении — на запад.

Если тебе не ясно, в чем дело, старик пояснит:

— Был приказ Кутузову дан: скакать к нашим отступающим войскам, принять на себя командование, француза остановить. Не спал, не ел, по двести верст в день скакал Кутузов и встретил наших у Царева Займища. Когда он сошел с коляски, над ним откуда ни возьмись орел появился. Солдаты сразу духом воспрянули: «Пришел Кутузов бить французов!»

С тех пор фельдмаршала в народе орлом и прозвали. В память о подвигах русского воинства теперь тут орлы и красуются на каждом пригорке, на каждой высотке.

Старик поглядит на тебя многозначительно и еще скажет:

— Орлы, конечно, разные бывают. Какой из бронзы, какой из меди. А был тут один…

— Это что же еще за орел такой?

Старик поскребет в затылке и рассмеется:

— Неужели не слышал? Тогда слушай меня внимательно. В тысяча девятьсот двенадцатом, ровно через сто лет после Бородинского боя, стали на этих вот холмах памятники ставить. Мы — своим, французы — своим. Сказывают, везли сюда мраморного Бонапартия, только не довезли — буря настигла корабль, вместе с белым мрамором пошел он глубину моря мерить. Так закончился еще один поход Наполеона в Россию!

— Ну и что же? Как же из конфуза вышли?

— Решили на наш манер орла в Москве заказать — хоть самого немудрящего. Но мастера подумали, покачали головами и говорят:

«Ничего не выйдет, мусью, до юбилея никак не управимся».

«Как же быть? — спросили французы. — Что можно еще придумать?»

«Сами решайте, — сказали мастера, — мы беремся только времянку поставить».

«Делайте что хотите, но нам без орла нельзя».

И вот в ночь перед церемонией среди бронзовых и медных орлов появилась еще одна, с виду ничем не отличимая от прочих птица. Подняли ее мастера на гранитную колонну, денег не взяли и ушли. А наутро не стало птицы — подул ветерок с дождичком, она и размокла.

Старик еще раз почешет в затылке и еще раз посмеется — не злобно, но и не слишком добродушно.

— Мастера не виноваты. Делали наспех, из папье-маше. Есть такое французское слово. По-нашему значит — жеваная бумага. Ну, а дожди да ветры у нас сам знаешь какие. Вот орлишку и смыло…

Батарея Раевского

Здесь любая былинка дышит историей. На каждом шагу, как в сказке, открывается необычайное.

Чуть шевельнет ветер листья дуба, на один только миг повернет их к тебе чуть голубоватой изнанкой, а воображение уже рисует тебе сизый пороховой дымок, курящийся между ветвей…