— Понятно.
— То-то и оно! Спасая целую Россию, одного Исаева не спасти — возьмем ли грех такой на душу?
— Михаил Илларионович, он ли один?..
— А еще говоришь — понял! Да можешь ли ты уразуметь, что Исаев иного полка стоит? Не знаю, как ты, а я трусов видал.
— И я видал.
— Ну вот. А героев?
— Героев больше, — почти каждый герой, да не всяк живым остается.
— Запомни: Исаев — из героев герой. Слушай приказ: Исаеву живу быть! Ты, погляжу я, отступать не любишь, вот и оставайся на Колочи. Есть тут старуха одна, Аграфена, — в погребе у нее целый лазарет. Там и врачуй. Дениса Давыдова знаешь?
— Слыхал.
— Его люди тебе все, что нужно, доставят. Ясно?
— Все будет так. Только вот бы еще что… — замялся лекарь.
— Чего еще?
— Москву бы не оставлять…
— Москву? — задумчиво и как-то глухо вздохнул фельдмаршал. — А у тебя там кто?
— Никого. Но Москва есть Москва. Сам-то я питерский.
— Значит, земляки?
— Так точно!
— Насчет Москвы ты верно сказал, но на войне, брат, бывает всякое. Иной раз на сажень отошел — она тебе с версту показалась. Иной раз солдата простого потерял — будто целого штабу лишился. А о городах и говорить нечего — Минск да Смоленск у меня вон где сидят! И еще кой-чего лишимся. Одно утешение — ненадолго! Потом француза погоним так, что от славы его и от армии один только дым останется. Такой план тебе подойдет?
— В самую пору!
Так и быть тому! Но при одном условии.
— При каком?
Я тебе уже сказал — Исаева в строй поставить.
— Согласен.
— Ну, тогда с богом!
Фельдмаршал шагнул к двери. Только было занес ногу через порог — еле слышно застонал раненый. Кутузов воротился, подошел к Исаеву, нагнулся над самым его лицом:
— Жив, значит?
— Жив. Разговор твой слышал. Христом-богом прошу — не оставляй.
— Ты про Москву-то? До Москвы далече. Все сто раз еще перемениться может. А у тебя в Москве семья, что ли?
— Никого у меня там, терские мы. Лекаря, говорю, не оставляй. Мне все одно помирать, а он тебе еще сгодится. До Москвы еще сколько баталий будет?
— А, вон ты чего! Сколько до Москвы баталий будет, того никто не знает, но главный бой мы с тобой, Исаев, тут, в Бородине, выиграли.
— Как выиграли?!
— Так, выиграли.
Исаев даже приподнялся на локтях.
— А я от Можарова скакал к тебе подмоги просить. Все полегли как один…
— Знаю. Но бой мы выиграли, Исаев, это я тебе говорю. Наполеона узнать нельзя. Я его давеча в трубу видел — сник император, сник! И сюртучок его запылился.
— Тогда и помирать не страшно. А я думал, нас того…
— Лекарь, ты слышишь?
— Слышу.
— Исаев наш одной ногой уже в полку! Вторая на твоей совести. Ну, желаю вам добра! Надо еще французу огоньку подбросить, чтоб дольше помнил.
— Подбрось, батюшка Михаил Илларионович, подбрось ему, — не то простонал, не то прохрипел раненый.
Кутузов провел рукой по жесткому чубу Исаева.
— Не прощаюсь: велика Русь, а знаю — встретимся мы с тобою, казаче.
Помолчал и еще раз легонько провел по чубу.
— А Георгий, братец, за мной — с ним солдат российский еще храбрее становится.
— К чему это ты, Михаил Илларионович?
— К тому, что заслужил. Поверь старику, старики в людях толк понимают.
Кутузов поднялся, подошел к двери, но прежде, чем уйти совсем, еще раз обернулся с порога, пристально поглядел сперва на лекаря, потом на Исаева.
Лекарь стоял подле раненого как по команде «смирно».
Солдат шевельнул сложенными на груди руками, протянул их вдоль тела. Огромный, статный, он был прекрасен в ту минуту.
Такими Кутузов и запомнил навсегда двух ратных своих людей.
За окнами избы продолжал грохотать бой. С новой, все нарастающей силой в этом грохоте слышались залпы орудий. Исаев, много лет прослуживший в конной артиллерии, хорошо различал их голоса.
— Наши. Вишь как дружно!
Лекарь согласился:
— Наши. Фельдмаршал слов не бросает на ветер. Ну, готовьтесь, милок, сейчас санитары придут, двинемся на зимнюю квартиру.
— Мне бы скорей к своим, в конную…
— Будет, Исаев, и это: ты ведь сам слышал — я Кутузову слово дал.
Тополь
Это деревцо всегда теперь стоит у меня перед глазами. Его необыкновенную историю рассказал мне один старый колхозник в маленькой подмосковной деревеньке.