— Это тебе не редакция заводской стенгазеты, тут шутки шутить не любят, да и шуточное ли дело, подумать только…
Поезд пришел в Целиноград поздно ночью. У самого вагона ребят дожидался продрогший на ветру представитель крайкома комсомола. Зябко поеживаясь под косым холодным дождем, он спросил:
— Москва?
— Она самая.
— Приветствую вас! Как доехали? Холодновато?
— Нормально.
— Ну вот и хорошо! Будем знакомы — Виктор Сажин. Утром сведу вас к секретарю, днем — по коням и айда в глубинку. А сейчас в гостиницу! У нас тут тесновато, правда, но коечки запасены — все двенадцать.
Ребята не успели переглянуться, как представитель крайкома, стрекоча фонариком, потащил их куда-то в шипящую паром мглу. Шел он порывисто, быстро, поминутно оборачиваясь на ходу, продолжал начатый разговор:
— Значит, прибыли! Порядочек! Растет целинная гвардия день ото дня, ночь от ночи!
Почувствовав, что Виктор Сажин парень свойский, кто-то из ребят, поравнявшись с ним, громко, чтобы все слышали, спросил:
— Ты сказал — двенадцать?
— Чего?
— Коек-то?
— Да, да, двенадцать! Не волнуйтесь, всех устроим как положено. А комсорг ваш и вовсе целые сутки в «люксе» блаженствовал.
Ребята даже заспотыкались о рельсы.
— Комсорг?!
— Ну да, тезка мой, Виктор Александрович Ершов. Прямо с аэродрома в номер с ванной угодил, как с корабля на бал. С ним чертова дюжина получается, точно по телеграмме. Он вас завтра вечером встретит уже в совхозе. Паренек что надо! Не успел порог крайкома переступить: «Отправляйте, говорит, меня скорей до места!» Ну, мы его и пристроили на попутную. Ясно?
— Понятное дело! — с облегчением вздохнули ребята. — Ждать да догонять лише всего на свете.
Расталкивая локтями темноту первой в их жизни целинной ночи, комсомольцы дружно поторапливались за крайкомовцем Виктором Сажиным, и, может быть, оттого, что шагали они по неровным и скользким шпалам, казалось, будто каждый из них слегка пританцовывал в такт негромкой, еще полусонной, откуда-то издалека долетевшей песни, слов которой пока нельзя было разобрать.
Казбек
Приехав в Орджоникидзе, я остановился у Азамата Агузарова — у меня было письмо к нему от одного нашего общего знакомого. Хозяин оказался человеком радушным и гостеприимным.
— Будешь доволен, — сказал Азамат в первые же минуты нашего знакомства. — А главное — Казбек рядом!
— А где тут у тебя Казбек? — Я подошел к распахнутому окну.
— Сначала скажи: ты слыхал что-нибудь о Казбеке?
Я пробормотал какие-то еще в школе заученные слова, хотел стихи прочитать, но горец меня перебил с улыбкой:
— Это все верно, а знаешь ты, например, сколько в нем силы? Друзья к Казбеку идут со всех сторон, враги летят от него во все стороны. И это не предание, не легенда какая-нибудь. Я всю жизнь на Кавказе прожил. Был тут и во время войны — ополченцем. Окопы рыли мы день и ночь — до сих пор мозоли, потрогай! Только не дошел до наших окопов немец. Издалека поглядел — и назад! Мы даже растерялись немного. Что, думаем, затевает такое? Но оглянулись и видим — за нами Казбек! Это все равно что Волга за русским человеком. Понимаешь?
— Так тем более показывай скорей свой Казбек!
— Казбек рано утром бывает. Да и то не каждый раз — только в хорошую погоду. Разбужу тебя как-нибудь, посмотришь.
Я думал, что хозяин тут же забыл о нашем разговоре, и сам скоро перестал вспоминать о Казбеке: дел было много, на романтику в командировочном удостоверении время не запланировано.
Все дни я бегал по городу, а вечерами у аппарата редакции местной газеты караулил Москву. Возвращался домой совсем поздно, когда у Агузаровых уже все спали. Тихонько пробирался в отведенную мне комнатенку, всякий раз находил на одном и том же месте специально для меня приготовленный шашлык, но есть уже не мог — не раздеваясь валился на узкую ковровую кушетку.
Однажды, когда, намаявшись за день, я спал особенно крепко, хозяин разбудил меня на рассвете:
— Вставай, дорогой. Казбек смотреть будешь!..
Спросонья мне показалось, что Азамат смеется, и я даже немного обиделся:
— Нашел время шутить!
Но Азамат стоял надо мною с совершенно серьезным видом.
— Вставай, а то поздно будет. Казбек ждать не любит.
Проклиная в душе кавказскую восторженность, я нехотя поднялся.