К такому холоду, как и к боли, привыкнуть нельзя, но, как ни удивительно, от него можно отвлечься: я стал думать о том, что ждёт нас на том берегу речки. Вот мы пойдём по знакомым местам, мимо дома и школы. Я представлял доски на дверях, или наоборот — сорванные двери. Мусор, пустые дворы без людей — или чужих людей в знакомых местах. Нас ждали улицы Воронежа, которые оторвало от привычного городского ритма, как стрелки часов от механизма, — жестокой, чужой рукой. Отменили автобусы, закрыли магазины. Школы закрыли ещё когда мы были в городе. Мы числились в девятом классе, но в этом году ни одного урока никто не провёл.
Мысли о школе сами собой перескочили на рисунок, который я нашёл в книжке из школьной библиотеки. На рисунке под заголовком «Виды атавизмов» был изображён человек с хвостом. Возможно, наши с ним жизни немного похожи: у меня тоже есть что прятать. Впрочем, то, чем я отличаюсь от других людей, в общей бане не заметить. Глаза у меня самые обыкновенные, но я вижу больше. Как-то маленьким, я спрашивал маму, что за ниточки уходят от людей к небу. Мама не понимала. Годам к восьми я уже осознал, что разговаривать с кем-либо на эту тему бесполезно и опасно. Поэтому просто научился молчать. И пользоваться.
Если сосредоточиться, то своим вторым зрением я могу увидеть куда больше первого. Скажем, весь город разом, но не как птица — сверху, а откуда-то снаружи, причём целиком, но во всех деталях. Так же, как мы смотрим на лист бумаги, находясь вне его. Человечек, нарисованный на этом листе просто бы не понял, где мы находимся, — для него верх всё ещё в плоскости листа, а не там, где мы. Вот из такого «снаружи» я и могу разглядывать наш мир. И смотря оттуда, я вижу, как к голове каждого человека извне тянется что-то вроде полупрозрачной нити. Касаясь одним концом головы человека, другим концом нить уходит в небо по направлению к моему верху. В книжке «Таинственный остров» Жюля Верна есть рисунок «Смерч уносит воздушный шар». Эта полувидимая серединка смерча оказалась очень похожей на то, что привязывает людей к известному мне миру снаружи. С тех пор я называю это про себя смерчиками. И вот по этим смерчикам…
Справа от нас что-то взвизгнуло и тут же громко щёлкнуло по воде. Мы с Валькой поплыли вразмашку. До берега уже оставалось немного. Стреляли откуда-то сбоку и с горы. Попасть оттуда было невозможно, но когда мы выбрались из воды на берег, пули уже ложились близко. Мы вытянулись двумя мокрыми мешками на земле за кустами и замерли. Я смотрел на Вальку, Валька смотрел на меня. Выстрелы прекратились. Валька моргнул, и мы бросились бежать к соседним кустам. Снова раздались выстрелы, и мы снова залегли.
Я посмотрел наверх, на город. На железнодорожной насыпи показался танк, за насыпью уже виднелись деревья Архиерейской рощи. Ещё перебежка, снова выстрелы. Снова лежим. Мне показалось, прошёл уже целый час, но по валькиной невысохшей чёлке и насквозь мокрой одежде я понял, что из воды мы вылезли несколько минут назад. Своего тела я не чувствовал.
Я перестал смотреть на Вальку и закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Сперва появилось тошнотворное чувство, будто ныряю в мутную воду, но пелена тут же исчезла и возникло привычное ощущение взгляда снаружи: весь берег стал виден как на ладони — танки ползут пятью серыми букашками от центра города к окраине, мотоцикл с коляской, немцы на берегу тремя группами, чернеет будка регулировщика.
Я открыл глаза, Валька смотрел на меня с тревогой. Я снова закрыл глаза и стал разглядывать немцев. К ближайшему патрулю подошёл первый танк, и немец, разглядывавший берег в бинокль, отвлёкся на чей-то окрик.
— Сейчас! Побежали! — я оттолкнулся от земли руками и ногами, дёрнул Вальку изо всех сил и помчался в сторону рощи.
— Что? Куда? Ты с ума сош… — захрипел Валька за моей спиной, но побежал следом, шумно сопя.
Выстрелов в нашу сторону не последовало. Мы нырнули в густые ряды деревьев и проскочили рощу насквозь, не задерживаясь. Задыхаясь от бега, мы остановились на другом краю рощи.
— Ты с ума сошёл! — выговорил наконец Валька. — Какого лешего ты так сорвался?
— Потом объясню, — отрезал я.
Валька сердито плюнул на землю, но промолчал. Мы постояли, переводя дух ещё пару минут, потом, не сговариваясь, шагнули в город.
Улицы оказались точь такими же, как я их себе представлял. Местных почти не было, одни немцы. Несколько раз мы попадались им на глаза, но праздные мальчишки не вызывали никакого интереса. Я расслабился и смотрел на город по-обычному: возможности замереть в тихом месте и сосредоточиться не было, да и что-то подсказывало, что слишком часто этого делать не стоит.