Подхожу к Аэлите и осторожненько, стараясь не выдать жгучий интерес, спрашиваю: «С-с-слушай, а что было после нашей с тобой первой встречи?»
– Вторая.
– А нельзя ли поподробней?
– Ты что, милый, придуряешься?
– Лита, куда ты дела генератор?
– Ой, давай вот только про электротехнику сейчас не будем. Уже 10 часов вечера. Спать охота, а дел невпроворот. Видишь, борщ надо на завтра приготовить. Помоги лучше: почисть и нарежь-ка, Кешка, картошку.
Закончив с картошкой, я пошел проверить, легли ли малыши спать. В детской было тихо. Я приоткрыл дверь и заглянул. В тёмную комнату из окна без интереса (в отличие от меня) тихо заглядывала равнодушная Луна. В ее хладном свете было видно двух мальчиков, спящих в своих кроватках. А в третьей никого не было.
Малышка тенью стояла возле стены и плавно махала ручонками, как птичка. Она смотрела в окно и видела только Луну и звёзды.
Я хотел было её окликнуть, но что-то меня насторожило. Присмотревшись, я увидел в лунном свете её босые ножки, зависшие над полом… – всего на несколько сантиметров…
Пушок
Я вальяжно сижу на подоконнике, сладко греюсь на солнышке и, прищуриваясь, поглядываю в окно.
По двору бродят грязные дворняги и порхают чирикающие воробьи. Жду, когда покажется она. Жду долго. Я умею ждать. Почему-то мне приятно увидеть её с высоты 9-го этажа. Отсюда она всегда кажется маленькой и беззащитной, как Дюймовочка. И сердце моё наполняется нежностью и желанием её защитить. При этом я знаю, что собаки никогда её не тронут, потому что тогда им придется иметь дело со мной. Ведь если меня рассердить, становлюсь тигром.
Когда она приходит, отперев ключом дверь, я радостно бросаюсь навстречу. Она весело смеется и в шутку треплет меня по макушке. У неё светлая улыбка, ясные глаза и ласковые руки. Иногда она целует меня, хотя знает, что я это не приветствую. После поцелуев приходится долго, отвернувшись в сторону, чтобы она не обиделась, вытирать двумя лапками мордочку.
«Фу, кот!», – воскликнет брезгливый читатель. Да, кот. Ну и что? Никто ж не виноват, если он родился котом. И почему вдруг сразу «фу»? Между прочим, от меня не несет всяческой мерзостью, как от дворовых котов. Это потому, что не шляюсь по помойкам; и не царапаюсь, когда хозяйка меня моет, а героически переношу все измывательства. Кроме того, аккуратно справляю нужду в унитаз, а не куда попало. Вот только не получается как следует нажимать у бачка рычажок. Я стучу по нему лапой, но тугой рычажок не поддается.
А зовут меня Пушок. Снаружи пушистый. Сам черный-черный, а лапки, грудка и кончики ушей белые-белые. Понравился? А вот некоторым не нравлюсь. На улице многие тетки обходят черного кота стороной, мужики швыряют в нос окурки, бабки крестятся, мальчишки норовят ухватить за хвост.
А хозяйка от меня без ума. Потчует сметанкой, путассу и вискас. Лопаю, сколько влезет, до изнеможения. Временами хозяйка начинает меня тискать и гладить. Приходится терпеть. Ведь больше ей тискать некого. Родила б себе котенка, ой, то есть ребенка, и сюсюкалась бы с ним с утра до вечера. Думаю, что она об этом мечтает. Ведь не случайно, наверное, к нам в дом раньше периодически захаживали разные коты, тьфу, не коты, конечно, а мужчины. Впрочем, разница не велика. Каждый норовил к хозяйке подлизаться, вкусно поужинать и понежиться на диванчике. И несло от них хуже, чем псиной. А хозяйка ничего; видно, принюхалась.
Помню, приходил к ней один наодеколоненный пижон в модном серебристом пиджаке, с вечным букетом тюльпанов. Вонь ужасная. Цветами он хозяйкино внимание отвлекал от своей никудышной персоны. Хозяйка, наивная, нюхает цветы, нюхает, как будто это можно съесть. Но я-то знаю, что цветы не съедобны. А она постоянно об этом забывала. Потом, каждый раз, понюхав, вздохнет, поставит букет в вазу и любуется. На пижона-то что смотреть? Не на что. А он, пока она вдыхает в себя ароматы и потом чай заваривает, начинает речуги толкать. Про мечту о вечной любви в крепкой семье. Вот дурило-то. Разве любовь это слова? Любовь это когда нет слов. А из него слова сыпались, как горох из рваного мешка. Деньгами любил похвастать. Вытащит пачку, положит на стол: «Бери, сколько надо!». Хозяйка головой отрицательно мотает. Он вытащит несколько бумажек, подвинет ей: возьми! Она молчит. Гордая. А, может, они ей и вправду не нужны. И что в этих деньгах люди вообще находят? Я как-то понюхал и даже разок лизнул. Ничуть не лучше, чем цветы. Разве что не вянут. А пижон – с серьезными намерениями. Настырный. Ходит и ходит. Ну, надоел он ей, вижу, до чёртиков. А сказать ему «брысь» – стесняется. Тогда сделал я то, чего никогда дома не делал: сходил по нужде не в унитаз, а в прихожей, в углу. И, вот незадача, попал всем переваренным как раз на его дипломат, прислоненный к стенке. Больше пижон у нас не появлялся.
А то еще приходил спортсмен. Могучий такой, с виду. То ли штангист, то ли шахматист, я в этом не разбирался. Заваливался он к нам, как к себе домой. Сунет хозяйке коробку конфет – и к телевизору. Бутылок шесть пива вылакает – и храпит на диване. А хозяйка на цыпочках ходит, разбудить боится. И, смотрю, спортсмен этот ей как-то не в радость. Она ему намекает деликатно, дескать, уже вечер, поздно, не пора ли направить колёса восвояси, а он ржет, как конь: «Не скрипи! Смажь рессоры! К утру доедем!». Это он её с телегой вроде сравнивал. Вот хамло. Ну, я ему, когда он дрых перед телеком, прям в открытую бутылку и отлил, что накопил. Пришлось, конечно, постараться: горлышко-то узкое. Но, однако, попал, проявив филигранную меткость. Крику потом было!.. Пнул меня этот гад ногой под ребра так, что я аж взлетел, словно мяч. Оказалось, что он футболист. Ну, и удар у него, я скажу… Долго я потом, конечно, отлёживался. Но больше в доме этого спортсмена не видел.
А то еще поэт приходил. В общем, положительный персонаж. Но не адекватный. Встанет посередь комнаты, как будто на сцене, и давай декламировать. Хозяйка слушает, кивает, улыбается. Час, другой, третий… Его несет. Хозяйка, гляжу, скисла. Он спохватится, что пора уж куда-нибудь определиться и вырулить, но струсит, ручку ей напоследок чмокнет и – к себе домой на ночлежку, стишки кропать – про звёзды и любовь. Хороший человек: за усы меня не дергал, ногами не пихал, не матерился, алкоголем не баловался, книжки читал. Но какой-то малохольный.
Помню, захаживал в гости к нам еще один – доктор всяческих физико-гастрономических наук. У-у-у-мный. Всё про всё знает. На любые вопросы хозяйки очень здорово отвечал, обстоятельно так, со ссылками на эту, как бишь ее… а! циклопедию! Хозяйка всё ему в рот смотрела. Наверно, хотела углядеть, в каком месте у него язык подвешен. Она аж притомилась спрашивать. Но, видно, ему просто выговорится надо было. А как все познания на гора выдал (за месяц регулярных посещений), так и протуннелировал обратно к себе навсегда в какую-то черную дыру.