Все изменилось для него в самый обычный день, сразу и бесповоротно... За Новогодний бал отвечали, как это было принято, выпускники, а точнее, классные руководители двух классов: Ольга и он, Олег Николаевич. И ничего не было странного в том, что несколько дней до события они много времени проводили вместе: надо было проконтролировать установку елки, просмотреть и докупить, если потребуется, игрушки, проследить за украшением зала, продумать программу, пригласить Деда Мороза и Снегурочку, и еще было много-много дел, которые требовали времени и их участия.
Ольга учителю физики, по правде говоря, не особенно нравилась. Она была не в его вкусе, даже, можно сказать, постоянно и неприятно раздражала: слишком хрупка и бледна, слишком молчалива и неулыбчива, несколько медлительна и часто задумчива, да и с мужем они составляли какую-то странную пару. Иногда казалось, что ее силой заставили выйти замуж, так робела она в его присутствии, и это тоже было странным, потому что все считали Доброго молодца человеком веселым и покладистым.
Итак, ученики ее класса украшали елку и зал, а он, все больше раздражаясь, потому что не мог уйти пораньше, ведь гирлянды надо было проверить в последнюю очередь, помогал. Все устали и проголодались, но перекусить было негде, и он пригласил Ольгу в маленькую комнатку при кабинете физики, где хранились приборы, чтобы выпить по чашечке чая. В этом тоже ничего необычного не было, и она согласно кивнула головой.
Комнатка и вправду была настолько маленькой и узкой, что двое в ней вряд ли бы разошлись, поэтому Олег Николаевич оказался в затруднительном положении, когда с чайником, наполненным холодной водой, попытался пройти мимо Ольги к окну, где на подоконнике стояла старенькая электрическая плитка.
Как-то само собой получилось, что Ольга оказалась в его объятьях, и он опомнился лишь тогда, когда уже целовал ее, все еще крепко сжимая в одной руке злополучный зеленый чайник. В эту минуту он понял, отчего было так неуютно на душе в последнее время, - просто он, не смея признаться себе, давно этого желал.Олег Николаевич в ужасе от содеянного как-то неловко попытался отодвинуться, но услышал произнесенное шепотом:
-Поставьте же, наконец, этот чайник...
А потом ее руки обняли его за шею, а губы прижались к его губам с такой страстью, что она, казалось, опалила его, и он совсем потерял голову. Когда первое возбуждение спало, он нехотя отстранил ее и подошел к окну. Ольга пыталась поправить прическу, пальцы легко касались тонких волос, но он чувствовал ее растерянность и знал, что она поражена всем случившимся не меньше его.
-Надеюсь, ты понимаешь, что все это не случайно? - произнес Олег Николаевич почему-то голосом, каким разговаривал с учениками, и тут же поморщился от этого. Но что поделаешь, если ему было просто необходимо выяснить это сейчас, сию же минуту.
Она молчала, удивившись его вопросу. Стоило ли об этом спрашивать? Все было и так ясно по крайней мере для нее. А когда поняла, что его вопрос продиктован страхом, только что найдя ее, потерять, пробормотала:
-Боже мой, о каких глупостях ты говоришь...
И он ужаснулся, и ему стало неловко от сказанного, ведь не такие слова первыми должна была услышать эта женщина с припухшими от его поцелуев губами. Но неловкость сразу же забылась, когда Ольга шагнула к нему и снова оказалась в кольце рук, а он шептал ей, шептал какие-то нежности, в чем-то пытался признаться, о чем-то рассказать... И оба считали, что никогда не были так счастливы.
Олег Николаевич вышел из кабинета один, кого-то о чем-то спросил, с кем-то пошутил и был несказанно рад, что работа подходила к концу. Об Ольге никто не вспомнил, и он не знал, радоваться ли надо по этому поводу или огорчаться. Одно было ясно, что так терять голову нельзя, чтобы не поставить ее в неловкое положение, и он тут же дал себе слово постоянно помнить об этом.
Уже подавая ей пальто, он отметил, как она изменилась: что-то новое появилось в походке, наклоне головы, по губам скользила мягкая улыбка, а в глазах таилось столько любви, что сердце Олега Николаевича вновь забилось сильнее, и он подумал, что если бы до конца жизни она не говорила, а лишь смотрела на него такими глазами, то этого было бы для него вполне достаточно.
Они вышли из школы, остановились, и он пожалел, что даже не может обнять ее на прощание.
-Оля, милая моя, как же ты теперь? Ты ведь и врать-то не умеешь. Может быть, ты уйдешь ко мне прямо сейчас? - в его голосе звучала неподдельная тревога, но он ничем не мог ей помочь, потому что она отказалась даже обсуждать предложенные им варианты, заявив, что пока она не может уйти от мужа ни к нему, ни куда-либо еще. Он потоптался на месте, повздыхал, но настаивать не решился, чтобы не навредить ей ни в чем, потом жалобным голосом попросил:
-Пожалуйста, не смотри на меня такими глазами, а то я не смогу уйти.
Ольга засмеялась и, повернувшись, быстро пошла в темноту вечера. А он тоже побрел домой, думая о том, что и не надеялся найти такую любовь, и удивлялся, обнаружив в себе нерастраченным огромный запас нежности и теплоты.
И потянулись странные дни, в которые он не хотел ничего иного, как только твердо знать, что увидит ее утром. Олег Николаевич часто писал ей записки, иногда длинные письма и старался незаметно вложить в учительской в ее книгу, она отвечала тем же нехитрым способом. И уже оба не могли существовать без того, чтобы не быть обласканными хотя бы словами.
Она и вправду изменилась, потому что теперь ее лицо было лицом счастливейшей из женщин, и все замечающие ученики часто гадали, что послужило причиной такого перевоплощения. Изредка Ольга и Олег Николаевич позволяли себе поговорить на перемене, но слов при этом произносилось мало - они просто наслаждались близостью. В такие минуты только слепой бы не заметил, как этих двоих тянет друг к другу.
И Карамба, и Мишка слепыми уж точно не были. Первый все больше мрачнел, второй, понимая, что это добром не кончится, жалел ее еще больше.