Обижаюсь. Я не какой-то там прокаженный, чтобы она могла сейчас так говорить. И серьезно, ничего не блокировал. Смотрю на нее и обиженно отзываюсь:
— Я действительно помощь предлагаю. А деньги дам, если тебе нужно. Тебе наличкой?
Всхлип. Меня будто и не слышали. Ну что я могу сделать, если ее счета с какого-то х… перепуга заблокировали верхние? Запрос на разблокировку отправил, позвонил туда. А на этом все. Пока не продвинется бумажка дальше, я ничего не сделаю.
— Ну так? — Переспрашиваю. — Рассказывай, что случилось. Либо говори, сколько денег.
Привык я к тому, что слезы моей бывшей исчезали почти тут же, если в кармане звенели монетки. Именно купюры помогали решать многие проблемы с ней.
— Купить меня решил? — Вскидывает злой взгляд.
Глаза малышки немного покраснели. Ее лицо освещает тусклый фонарь. Если б его не было вообще, я бы лучше видел.
Ох, не жалуйся, Жек. Выбирать не приходится.
— Боюсь, не хватит денег. — Лезет на ум глупая шутка. — Ты слишком дорогая.
Девушка воспринимает это, как упрек. Не знаю, что она надумала, и даже предполагать страшно.
— Я все верну. — Бубнит, и я понимаю, что ничего не хочу, кроме как обнять ее прямо сейчас.
Снимаю куртку, осторожно вытаскиваю из ее рук бумаги и складываю их на лавочку, подложив под них свою одежду. Туда же кладу и свои. Отбираю у нее сумочку и кладу туда же. Тянусь к моему солнышку и захватываю в объятия. Несильно сжимаю, но и не отпускаю, когда она пытается выбраться. Точно уже никуда не денешься, Настенька.
Постепенно «брыкания» стихают и руки обхватывают меня на уровне талии. Поглаживаю ее по волосам и спине, Настюшка прижимается ближе и держится за меня, как за спасательную соломинку. Я прошу рассказать, что все-таки произошло.
— Папин брат… — И снова рев навзрыд. Да такой, что не может и слова дальше произнести.
— Любовь, ты успокойся и нормально скажи, а-то я так ничего не пойму.
От моей груди отлипают и с удивлением смотрят в глаза. Не понимаю, чего это она, но продолжаю легонько гладить по волосам.
— Как ты меня назвал? — Вытирает слезки.
— В смысле?
— Ну как ты меня сейчас назвал?
— Причем тут это? Как обычно. Так что с братом папы?
🐍🐍🐍
Анастасия Мелентьева.
Удивленно моргаю зенками. Не могу я понять. Мне что, послышалось? Да нет же, он назвал меня «Любовью». И как воспринимать? В смысле того, что я любовь или меня назвали именем другой женщины?
Да нет, любовью я точно быть не могу, как в первом варианте, так и во втором, поэтому мне почудилось. И, честно говоря, хоть я на миг и остановила поток своих соплей, они полились вновь, стоило мне только вспомнить, что произошло за этот чертов день.
— Дядя… умер. — Наконец выговариваю я. — Мне позвонили, когда мы с Дементием были в ресторане. У него пена изо рта и рана в области груди. Он… — Снова град слез. — Упал, и стекло какое-то его распороло. — Не по-русски, спутанно объясняю и поднимаю раскрасневшийся взгляд.
Карие глаза уставились на меня в удивлении, а большие ладони, замершие до этого всего на несколько мгновений, тут же начали свое движение по моей шевелюре. Я уже сама прильнула к мужской груди. Слез практически не было, но всхлипы истерики еще восседали на своих местах, будто в кинотеатре. И Женя на удивление показался мне сейчас таким надежным мужиком, умеющим даже молча поддержать. Пусть не каждую. Да и не причем тут другие. Меня. Он всегда умел поддержать меня.
Разница только в том, как это воспринималось раньше, и как сейчас.
Я редко плакала. Вот только в последние дни совсем уж расклеилась. Выгляжу в его глазах истеричкой, наверное. Взгляд не хочу поднимать. Мне сейчас просто хорошо.
Рука сама тянется и проводит линию от его живота до мощной груди и только там останавливается. Чувствую себя маленьким комочком по сравнению с ним. Именно с Соболевым я всегда ощущала себя защищенной. Вот как сейчас.
И никакой другой мужчина не создавал во мне этого чувства. Никто не смог дотянуть до уровня забвения. Довести меня до такого тянуще-нежного исступления, когда его хочется поблагодарить и остаться в объятиях навсегда.