— С чего это ты в черное вырядилась? Никто не умер.
— Сейчас переоденусь.
— Что за книжка? Сентиментальная чепуха!
— Отец, прошу тебя, не надо так говорить. Это великий поэт, это пророк!
— Пророк! — передразнил граф. — Лучше бы хоть какого жениха себе нашла!..
Фелиция расплакалась. В ссылке его характер совсем огрубел. Сапоги вульгарно скрипели, на жилете болталась латунная цепочка часов. Вместо рубашки он надел черную блузу. Граф напоминал Фелиции русских агентов, которые приходили в замок искать Люциана.
— Прости его, Господи, — пробормотала она.
Граф поставил ногу на стул.
— Тебе что, муж не нужен? У тебя кровь в жилах или молоко?
— Папа, пожалуйста, не начинай. Не огорчай меня. Мы за тебя Бога молили.
— Меня не Бог помиловал, а царь.
— Отец, прошу тебя, не порти нам праздника!
— Настоящая старая дева… Бога нет. Иисус был вшивый еврей, апостолы торговали верой. Про Дарвина слыхала?
— Отец, перестань!
— Погоди, куда ты? Человек произошел от обезьяны. Наш прадед — орангутанг. Ха-ха-ха! Он сидел на дереве и искал у себя блох. Это чистая правда! В Сибири больше прогресса, чем здесь у нас. Для нас слишком важны знатное происхождение и пустые фразы. Ха!
Граф вышел. Фелиция осталась стоять в оцепенении. Все то же самое. Он всегда любил над ней издеваться. Ее мучения для него игрушка. А теперь стал совсем жестоким. Бедный, он же пьян. Богохульствует, не думает о душе… Фелиция пошла в спальню матери. Графиня стояла в белье, а няня пыталась зашнуровать ей корсет. Фелиция вздрогнула и быстро закрыла дверь. Потянула другую ручку и увидела Хелену. Та тоже переодевалась.
— Извини.
— Да ничего, входи. О чем ты с ним говорила? Он великолепен, правда?
«А ведь она уже совсем взрослая, у нее уже грудь, — удивилась Фелиция. — А кажется, еще вчера была ребенком. Господи, как время летит! И до чего же бесстыдное поколение выросло!.. Какая у нее кожа! А плечи, а волосы! Она-то определенно будет счастливее меня. У нее все есть, кроме души…»
Что-то ответив, Фелиция вышла в коридор. Пойти снять черное? Она дала обет носить траур, пока Польша не освободится от Иванов. Она уже не девочка, никто не может ей приказывать… После долгих колебаний Фелиция все-таки пошла наверх, к себе в комнату. В дубовом шкафу висело серое платье, пошитое портным Нисеном. Фелиция открыла дверь и еле удержалась, чтобы не вскрикнуть. На ее кровати лежал отец в одежде и сапогах, одна нога на полу. Он громко храпел. Фелиция затаила дыхание. Она стояла и смотрела на него. Что он за человек? Не просто мужчина, но великан с железными нервами. Она, Фелиция, часами ворочается в постели, не может уснуть. В кого она такая? Почему не унаследовала хоть немного его силы?
— Папа!
Граф приоткрыл глаза.
— А, это ты? Устал я что-то. Пол-России проехал. И есть хочу. Давай, снимай черные тряпки. Средневековье кончилось. Хватит идеализма! Хватит поэзии! Хватит узколобого патриотизма. Трубы — вот что нужно Польше. Высокие, дымящие трубы. И навоз для полей. Много, много навоза!..
Глава V
1
Все произошло в одно мгновенье. Из Варшавы приехали инженеры с инструментами и начали размечать дорогу от известковых разработок до железнодорожной линии. Калман взял ссуду в Коммерческом банке. Нагрянул варшавский инспектор с целой свитой помощников, и пришлось дать для них обед и поставить шампанское. Валленберг прислал депешу, что работа задерживается из-за нехватки шпал, и предупредил, что расторгнет контракт и потребует через суд неустойку. Теперь Калман Якоби был вынужден за свой счет покупать рельсы и вагоны, из собственного кармана платить инженерам, мастерам и механикам. Он открыл в Ямполе контору и нанял служащих. В Польше не удалось найти людей, которые знали бы русский, и Калман набрал литваков[36], бритых просвещенцев в короткой одежде. Один из них, Давид Соркес, закончил Житомирское раввинское училище. Он сыпал цитатами из Талмуда, втихаря курил по субботам и сочинял стихи на древнееврейском языке. У другого, из Вильно, по фамилии Шалит, жена ходила с непокрытой головой[37] и говорила по-русски. Третий, Игнац Герман, хоть и был из Польши, вел себя не лучше «крестовых голов»[38]. Ходили слухи, что в 1863 году он был офицером у панов. Все они по вечерам часто собирались у ямпольского аптекаря Грейна, пили чай из самовара и играли в вист. Калману очень не хотелось связываться с такими людьми. Весь Ямполь твердил, что просвещенцы сбивают с пути молодежь, но Калману нужны были писаря и счетоводы, которые могут писать прошения на русском языке. Он сам продолжал вести счета, карандашом записывал в книгу доходы и расходы, прибыль и долги. Странно. Когда Калман был беден, он никому не был должен ни гроша. Теперь же, разбогатев, он весь в долгах как в шелках…
36
Литвак — литовский или белорусский еврей. Литваки, как правило, были и остаются противниками хасидизма.
38
Виленский гаон Элийогу бен Шлойме-Залман (1720–1797), духовный лидер литовских евреев, однажды, вопреки мнению хасидских раввинов, признал рыбу с пятном в форме креста на голове кошерной, после чего «крестовыми головами» стали называть скептиков и рационалистов. Обычное прозвище литовских евреев.