— Присматривайте за ним.
— Не беспокойтесь, — ответил Майер-Йоэл. — Там медведи по улицам не ходят.
— Всегда надо беречься.
Гец взялся за вожжи. Проехали рыночную площадь, церковь, лавку Калмана, запертую на тяжелый замок. Дорога на Маршинов шла мимо поместья. Волновались зеленые колосья. Казалось, они беспокоятся: успеют ли созреть до жатвы? Хватит ли времени? Одинокая птица хлопала крыльями, выискивала что-то в борозде. На обочине стояла Шайндл. Она махнула рукой, Гец остановил лошадей. Девушка была бледная, не выспавшаяся. Она держала два узелка, один перевязанный бечевкой, другой зеленой ленточкой.
— Дочка, в чем дело? — спросил Калман. — Почему не спишь?
— Папа, это тебе, в дорогу.
— Спасибо. Что это?
— А это тебе.
Азриэл покраснел до корней волос.
— Спасибо большое.
— Счастливого пути.
— До свидания.
Карета покатила дальше, Шайндл исчезла вдали. Азриэл хотел ей помахать, но постеснялся. Калман погладил бороду.
— Твоя невеста, а?
— Что там в узелках? — спросил Майер-Йоэл.
— Наверно, лакомство какое-нибудь, — ответил Калман.
— Что ж, пригодится. В Маршинове все общее. Лежит богач в кровати на постоялом дворе, вдруг заходит нищий и ложится рядом. Это Маршинов. Ребе шутит редко, но однажды он сказал: «Разве трудно любить Всевышнего? А вот попробуй полюби хромого кожевника!» Как-то приехал в Маршинов литвак. Стал смеяться. Ребе на молитве руки поднимает, раскачивается, а литвак его движения повторяет. Молодые хотели его проучить, да ребе его талесом прикрыл, защитил от них. Бывает, днями ждешь, ребе не принимает, а того литвака сразу к себе позвал, целый час с ним просидел. Короче, литвак до сих пор в Маршинов ездит. Если бы не нашел невесту в Варшаве, наверно, пол-Литвы бы обратил.
— А что, литваки не евреи? — возразил реб Менахем-Мендл. — Все еврейские души были на горе Синай.
— Ну, все-таки…
— В Белз из Венгрии хасиды приезжают, — сказал реб Менахем-Мендл. — Пейсы до плеч, а Гемору учат по-венгерски.
— Не может быть!
— В Талмуде сказано, что Божьи посланники не знают языка арамеев. То есть ангелы Таргума[46] не понимают, они знают только святой язык, — пояснил реб Менахем-Мендл для Калмана. — Но Всевышний, да будет Он благословен, знает все языки. Поэтому даже «Шма» можно читать на любом языке… На каком хочешь…
— Какой смысл в «Шма» на турецком?..
Азриэлу очень хотелось вмешаться. Он сказал бы, что от нищего, который ложится в чужую постель, можно чем-нибудь заразиться, и что никто не разговаривал с ангелами, поэтому никому не известно, какие языки они знают. Но он сдержался. Ведь Майер-Йоэл только того и ждал. Похоже, ему завидно, что он женился на Юхевед, а Азриэл обручен с Шайндл. Азриэл посмотрел на небо. Там, наверху, нет ни зависти, ни вражды. Огненная колесница неслась на запад. На востоке поднималось солнце, словно окровавленная голова. Ему навстречу летела стая птиц, как дети на молитву. Упали на поля пурпурные тени. И странно было думать, что карета катится в Маршинов, а в это время Земля вращается вокруг своей оси и летит вокруг Солнца, и так миллиард лет, а может, и больше, по закону гравитации. Но тогда откуда взялась гравитация? Почему тела притягивают друг друга? Нужно купить учебник физики для старших классов. В книжке, которую подарил выкрест, нет ответа на этот вопрос…
3
В Маршинове было жарко и людно. Так много евреев сразу Азриэл не видел даже в Люблине. Хасиды мельтешили повсюду: в синагоге, в доме ребе, в саду среди деревьев, на рыночной площади среди лавок. Калман еле нашел, где остановиться. Все заезжие дома были переполнены, хасиды вповалку спали на соломенных тюфяках. С трудом удалось найти комнатку для себя, реб Менахема-Мендла и Азриэла. Гец остановился у знакомого извозчика. Майер-Йоэл встретил отца, Ехезкела Винера, брата Мойше-Йосла, двоих зятьев и дядю из Лодзи и решил, что будет ночевать с ними. Реб Менахем-Мендл и Калман сразу отправились в баню. Отец звал Азриэла, но тот придумал какую-то отговорку. Ему не хотелось окунаться в грязную микву, куда уже окунулись сотни людей. Азриэл пошел погулять по Маршинову. Дома были украшены в память о даровании Торы на горе Синай: на окнах висели розочки, петушки и голуби, вырезанные из золотой и серебряной бумаги, стояли вылепленные из теста птички. На подоконниках — ирисы и стебли камыша. Дети дули в свистульки. Местечко пахло цикорием, кофе, молоком и сдобой, ведь на Швуэс едят молочную пищу. Азриэл зашел в миснагедскую синагогу. Бима в ней была украшена зелеными ветками. Он бродил по улочкам. Девушки загодя причесались и надели праздничные платья. Мужчины возвращались из бани. Лавчонки еще не закрылись, и бедняки покупали что-нибудь к празднику на пару грошей, спешили потратить милостыню, которую получили минуту назад. Чем дольше Азриэл бродил по местечку, тем сильнее становилось его нетерпение. «Что со мной? — спрашивал он себя. — Куда я спешу, почему не могу успокоиться?» Его мучили вопросы и сомнения. Неужели люди не видят в своей вере противоречий? Бог правит миром, а бедняки умирают с голоду. Он милосердный Отец, а сильные притесняют слабых. Как это говорил выкрест? Борьба за существование. У китов нет ада, где их наказывали бы за то, что они едят селедку. А если не наказывают тех, кто поедает селедку, почему надо наказывать тех, кто убивает людей? Россия, Пруссия и Австрия поделили Польшу, каждое восстание топят в крови. Молятся Иисусу и убивают того, кто слабее. Проповедуют подставлять другую щеку и ссылают в Сибирь. А евреи? Якобы избранный народ, но тысячи лет в изгнании. То Хмельницкий, то Гонта, то одна резня, то другая. Разве сегодняшние евреи виноваты, что их далекие предки грешили? Недостаточно молятся, плохо изучают Тору? Если Избавитель не пришел до сих пор, почему Он должен прийти позже? Ищут ответ в Книге Даниила, пытаются найти хоть какое-нибудь указание, какой-нибудь намек. «Ложь, ложь, все ложь! — говорил себе Азриэл. — Все построено на одной книге, а книгу написали люди…»
46
Таргум — перевод Пятикнижия на арамейский язык. Печатается рядом с текстом на древнееврейском.