2
По соседству с имением Калмана находились владения помещика Павловского. До освобождения крестьян у него было три сотни душ. Овдовев несколько лет назад, Павловский совсем забросил хозяйство. Здзислав Павловский пил. Он сидел в комнате за закрытыми ставнями, на столике стоял графинчик с воткнутой соломинкой. Потягивая через нее водку, Павловский раскладывал пасьянс. В молодости пан Павловский не раз судился, но проиграл все тяжбы. Он женился на молодой красавице из прекрасного старинного рода, но она умерла от чахотки. После декрета об отмене крепостного права у Павловского осталось около двадцати влук[9] земли, лес и гора, в которой, говорили, скрыты залежи известняка. Павловский решил продать гору Калману Якоби, послал к нему Круля, своего эконома, но Калман отказался. На что ему земля, расположенная между двумя чужими владениями? Однако Павловский проявил настойчивость. Ему нужны были деньги, он был в долгах как в шелках. И, поторговавшись, Калман все же купил землю, причем за бесценок.
Он приобрел золотое дно: известь оказалась высшего сорта. Калман нанял мастера и рабочих, и те построили печь для обжига. Кипелку телегами перевозили в Ямполь. Печь горела круглые сутки, из нее валил дым, то желтый, как сера, то красноватый, подсвеченный пламенем. Он напоминал Калману о Содоме и Гоморре. Евреи говорили, что, если печь будет топиться семь лет подряд, в ней зародится саламандра. Крестьяне роптали, что еврей заражает польскую землю, отравляет воздух, но никто и не думал их слушать. После восстания Польша будто очнулась от сна. Повсюду возникали фабрики и шахты по добыче угля и металла. Строили железные дороги, рубили лес. На российские ярмарки хлынули польские изделия: мануфактура и кожа, щетки и сита, стеклянная посуда, галантерея, обувь и меховая одежда. Евреи получили право жить где угодно, и сразу начали бурно расти города.
Калману везло. Говорили, что не иначе как его благословил какой-нибудь праведник. Строили очень много, и известь приносила огромный доход. Калман купил телеги и тяжеловозов, установил кузницу. Теперь на него работали десятки евреев и поляков. Этого оказалось мало, но русское правительство как раз начало строить железнодорожную ветку, которая должна была пройти возле Ямполя. Концессию получил варшавский магнат, выкрест Валленберг. Кладут рельсы — нужны шпалы. Калман распорядился написать письмо, что он может поставлять их дешевле, чем кто-либо другой. Пришел ответ, что Калману нужно приехать в Варшаву. Не откладывая дела в долгий ящик, он причесал бороду, надел субботний кафтан, начистил сапоги и сел в бричку. Гец примостился на облучке. Зелда с четырьмя дочерьми вышла проститься с мужем.
— В добрый час! — сказала она и расплакалась. Ее страшила слишком большая удача. Из книжек Зелда знала, что богатство бывает и проклятием, не только благословением. Она боялась дурного глаза, тряслась над детьми. Такой уж она была человек — скорее согласилась бы отправиться в богадельню, чем допустить, чтобы кто-нибудь из дочерей сломал ноготок на мизинце.