Это была явная наглость. Калман стукнул кулаком по столу. Зелда многозначительно кашлянула. Этот Азриэл портит детей, даже Ципеле дурит голову. Пейсы состриг… Зелде очень хотелось его отругать, но, во-первых, сегодня праздник, во-вторых, Шайндл беременна. Когда трогают ее муженька, она просто взрывается. Мирьям-Либа взяла в руки стакан с водой[68].
— Ну что, благословим? — спросил Калман.
— Да, тесть, — кивнул Майер-Йоэл.
— Давай.
— Господа, произнесем благословение!
— Да будет имя Господа благословенно отныне и вовеки.
Калман, закрыв глаза, кивал головой. Господь посылает ему удачу: он выдал замуж двух дочерей, Ципеле — невеста. Скоро помолвка Мирьям-Либы. Без забот, конечно, тоже не обходится, но дай Бог, чтобы дальше не хуже. Пусть только Мирьям-Либа будет здорова… Когда дошли до слов «И не придется нам принимать даров и подношений от людей, но только из Твоей руки, наполненной, и открытой, и святой, и щедрой», Калман поднял руки и посмотрел наверх. Майер-Йоэл, благословляя, раскачивался всем телом. Он, слава Богу, стал отцом, покупает мельницу и строит дом в Ямполе. Торговля — дело хорошее, одно плохо: все меньше времени остается на изучение Торы. Майер-Йоэл уже ждал праздника Швуэс: тогда он поедет в Маршинов. Йойхенен — жених Ципеле, значит, Майер-Йоэл имеет отношение к семье ребе. Азриэл еле слышно благословлял и посматривал на Мирьям-Либу. Что-то с девушкой случилось. Из-за чего-то переживает. Ей говорят — она не слышит, только смотрит куда-то вдаль. Худеет, день ото дня становится бледнее, задумчивей. Неужели в кого-то влюбилась? Что за мысли ее мучают? Азриэл не раз хотел спросить, почему она страдает, но, стоило ему открыть рот, она отворачивалась, словно в испуге. Шайндл косилась то на Азриэла, то на Мирьям-Либу. «С чего это они переглядываются? — думала она. — Что-то между ними есть…» Вдруг заболело сердце, словно кто-то с силой сжал ей грудную клетку. Кровь прихлынула к лицу, и страшная мысль пришла в голову: если ее подозрения верны, пусть лучше она умрет при родах…
2
Через час после трапезы Мирьям-Либа вышла во двор. Она стояла перед домом и смотрела на луну. Азриэл сказал, до Пейсаха ровно четыре недели. Легкий ветерок приносил с полей резкие весенние запахи. Мирьям-Либа просто, без цели, пошла по тропинке, которую протоптали домашние и высушило солнце. Вдруг кто-то вырос как из-под земли. У Мирьям-Либы чуть не остановилось сердце. Это был Люциан — в меховой куртке и плюшевой шляпе, на ногах высокие сапоги бутылками. Он казался огромным и незнакомым. Мирьям-Либа онемела. Люциан твердыми пальцами крепко схватил ее за локоть. Она так испугалась, что даже забыла удивиться.
— Марьям, — сказал он тихо, но с силой в голосе, — бежим со мной. Сейчас или никогда!
Мирьям-Либа похолодела.
— Куда?
— За границу. У меня есть деньги, есть паспорт. Решай быстрее. Да или нет!
Мирьям-Либа дрожала, зубы стучали.
— Но мама…
— Знаю, знаю. Так да или нет?
— Откуда вы? — Она подняла на него глаза. В ее голосе звучали мольба и страх. Он напал на нее, как разбойник.
— В Варшаве был. Ты знаешь. Продал украшения. Я пришел за тобой. Хочу перебраться в Лемберг, потом в Париж. Там мы с тобой поженимся.
Мирьям-Либа обернулась назад. В любую секунду кто-нибудь мог выйти из дома. Она еле стояла на ногах.
— Родители знают?
— Никто ничего не знает.
— Мне одеться надо. — Мирьям-Либа сама толком не понимала, что говорит. Люциан выпустил ее локоть. Он был выше нее, к тому же стоял на холмике снега. Мирьям-Либа замерла, пораженная как выходкой Люциана, так и собственным страхом. Ей стало плохо, закружилась голова. Что-то подобное случилось с ней, когда она была маленькой. Она играла с тенью на стене, и вдруг тень ее ударила… Люциан отступил назад, и лишь теперь Мирьям-Либа поняла, где они находятся. Люциан стоял в тени вербы возле амбара. Мирьям-Либа пошла обратно, к калитке. Колени дрожали, она еле сдерживалась, чтобы не закричать. Вошла в темную переднюю, бросилась наверх по лестнице. Остановилась. По спине пробежал холодок. Звенело в ушах, разноцветные пятна кружились перед глазами. «Сейчас в обморок упаду», — мелькнуло в голове. Мирьям-Либа слышала, как плачет маленькая Тайбеле, а Юхевед успокаивает дочку, качая колыбель. Наверху, у себя в спальне, Шайндл и Азриэл, кажется, ругаются приглушенными голосами. Как же я уйду из дому? Мама не выдержит, и отец… Мирьям-Либа стояла перед дверью, скованная страхом. «Нет, не пойду! — говорила она себе. — Это их убьет…» В ней проснулось упрямство, даже ненависть к Люциану, хотя она только что умирала от любви. Она хотела войти в комнату, но не могла найти дверную ручку, долго шарила в темноте, как слепая. Наконец ей удалось открыть дверь. Комната была залита лунным светом. Мирьям-Либа ясно, как днем, видела кровать, книги, шкаф, листок бумаги на столе. Сегодня она сочиняла посвященное Люциану стихотворение… «Ничего не понимаю, — удивилась Мирьям-Либа. — Я же чуть не умерла от тоски…» Вдруг она вспомнила толстую старуху из Люблина и ее слова: «Будешь моей невесткой». Нет, ни за что! Не позволю продать себя, как корову на рынке… «Что я теряю? — спросил кто-то у нее внутри. — Так и так ведь умру…»