2
Все произошло очень быстро. Клара заказала заграничный паспорт. От жилья отказываться не стала, но оставила его на Сашу. Он часто бывает в Варшаве, так зачем платить за гостиницу, когда тут четыре комнаты со всеми удобствами? После каникул Фелюша должна была идти в школу, но вместо этого Клара пригласила для нее учителя английского языка. Пусть девочка возьмет перед отъездом к папе хоть несколько уроков. Клара ничего не сообщила Ципкину, лучше это будет для него сюрпризом. В деньгах недостатка не было, с квартирой возиться не пришлось, так что все прошло легко. Как только паспорт был готов, Клара и Луиза упаковали вещи. После путешествия с Миркиным у Клары остались два элегантных чемодана. Прощаться было не с кем, тетка давно умерла, с соседями Клара не сдружилась. Расцеловалась с Сашей, всплакнула. Саша срочно уезжал куда-то в Россию и не мог проводить мать на вокзал.
— Если я там умру, найди какого-нибудь еврея, чтобы по мне кадиш прочитал, — сказала Клара.
— Не бойся, мама, ты еще сто лет проживешь, — ответил Саша и отбыл по своим делам.
Вот так, очень просто. Клара, Луиза и Фелюша сели в бричку. Следом покатила другая бричка с багажом. Билет в оба конца Клара купила через агентство на Новосенаторской. Через это же агентство по телеграфу забронировала номер в берлинской гостинице, чтобы переночевать по дороге. Клара сама себе удивлялась. Только что лежала в кровати и строила планы, и вот уже мчится вторым классом в Берлин. Телеграф и телефон превратили жизнь в игру. Кондуктор улыбнулся и ущипнул Фелюшу за щечку. На каждой большой станции в вагон приносили газеты, журналы, шоколад и пирожные. Фелюша не отрывалась от окна. Жатва уже закончилась, но осень выдалась теплая. Солнце припекало, птицы, которые в сентябре уже улетают в теплые края, еще только собирались в стаи и кружились над полями. Фелюша без конца показывала матери: «Смотри, мельница! Речка! Товарный поезд! Цистерны!» Таможенники почти не стали досматривать багаж. Луиза говорила со всеми по-французски, что заметно повышало Кларин престиж. В последние годы Клара стала суеверной, привыкла обращать внимание на каждую мелочь. Во всем видела намеки, знаки, хорошие или плохие приметы, ходила к цыганкам раскинуть карты. Но теперь она ни о чем не тревожилась. Она ела что хотела и не испытывала боли, камни будто растворились. Ее даже не беспокоило, что приезд в Берлин совпадает с Рошешоно. Когда она была тут с Миркиным, он водил ее на Гренадирштрассе, где они ели кошерные пельмени в еврейском ресторане. В прусской столице поселилось немало русских и польских евреев. Миркин показал ей синагогу и даже микву, но теперь у Клары не было времени на такие курьезы.
Ночь в Берлине, а утром — скорым поездом в Гамбург. Между Россией и Пруссией шла война тарифов, и в русских и польских газетах без устали описывали грубость и жестокость прусских полицейских, юнкеров и студентов, но Клара видела только образцовую немецкую вежливость. Все кланялись ей, называли ее «gnädige Frau»[148], старались угодить, осыпали комплиментами Фелюшу, и Клара не скупилась на чаевые. Посадка на пароход «Блюхер» тоже прошла легко и быстро. Кларе досталась просторная каюта, в которой даже был туалет, стояли две кровати и диван, над краном висело зеркало. На письменном столе лежала стопка бумаги. Через круглые окошки было видно море. Оставив Фелюшу с Луизой, Клара поднялась на палубу. Подъемные краны загружали в трюм бочки, ящики и огромные тюки, обернутые рогожей и стянутые стальными лентами. Кларе даже не верилось, что пароход может вместить столько груза. На нижних палубах (Клара видела их отсюда) плакали, целовались и обнимались с провожающими грязные, бедно одетые пассажиры, иногда Кларе удавалось расслышать еврейское словечко. А в первом классе все было чин по чину. Дамы в дорогих платьях и украшениях обмахивались веерами, как на балу. Мужчины в цилиндрах курили сигары. Генерал прощался с дочерью. Трое здоровенных англичан обступили тощую, веснушчатую девицу. Длинноволосый толстяк в пелерине снова и снова целовал ручку даме, которую величал графиней. Клара думала, что, едва она сядет на пароход, он тут же тронется в путь, но прошел еще не один час. Солнце стало клониться к закату, на мутных волнах загорелось багровое пламя, вода и огонь смешались друг с другом. Корабли в гавани дымили трубами, гудели, пыхтели, сбрасывали через люки нечистоты. Матросы взбирались по вантам, тащили канаты, перекрикивались. Вокруг мачт кружили чайки. Пахло углем, машинным маслом и тухлой рыбой. Кларе трудно было представить, что этот пароход привезет ее прямо в Нью-Йорк, в город, который она видела только в мечтах.