Я удивился такому вопросу.
- "Владыко, это я должен Вас спрашивать об этом! Ведь это Вы здесь постоянно живете, а я приезжий".
- " Нет, именно поэтому, что Вы не здешний....и Вы можете больше видеть и свободнее разговаривать с людьми, Вам много рассказывают. А мы особенно синодальные архиереи, очень оторваны. Целый день на работе, с народом встречаемся только на богослужениях, но и там не поговоришь. Что Вы слыхали?"
Мне пришлось ответить, что большинство людей, с которыми мне пришлось разговаривать, считают и хотят видеть Патриархом митрополита Пимена и думают, что он будет избран. Есть сторонники и у митрополита Никодима, но их меньше, большинство считает, что он слишком молод, а некоторые резко против него.
Митрополит Алексий был явно доволен моим сообщением.
-" Да, это, правда, - сказал он, - такого молодого Патриарха народ не хочет, а кроме того, митрополит Пимен пользуется всеобщим доверием за благочестие и любовь к богослужению. Ценно также, что он монах старой школы, в нем жива монашеская традиция, а таких сейчас очень мало".
У меня осталось общее впечатление от беседы с митрополитом Алексием, что он будет всецело поддерживать кандидатуру Пимена. А тем, что, по его мнению, Патриарх не должен быть молод (как Никодим), он давал понять, что исключает себя из возможных кандидатов. ( Алексий с Никодимом были ровесники)
Пришлось мне говорить еще с епископом Филаретом (Вахрамеевым) Дмитровским. Он был вторым заместителем митрополита Никодима по "иностранному" Отделу Патриархии. Как и все сотрудники митрополита Никодима, епископ Филарет был всецело за него, но сознавал, однако, что Патриархом будет Пимен и что сам Никодим это прекрасно понимает.
-" Ну, а как он к этому относится?" - спросил я.
-" Да, может быть внутри и переживает, но не показывает. Вы ведь знаете, какая у него огромная выдержка" - ответил епископ Филарет.
Было несомненно, что главным, если не единственным кандидатом является митрополит Пимен и что он, несомненно, будет избран. А митрополит Никодим, хоть многие ему сочувствуют и говорят о нем, мало вероятно, что он может быть настоящим кандидатом на избрание.
Но, что меня серьезно встревожило и разочаровало, то что помимо этих двух имен не было других кандидатов." .Неужто так уж оскудела Русская Церковь сегодня, что кроме этих двух лиц никого нету?" - не раз задавался я вопросом и спрашивал об этом других. Как я уже говорил, что ответы были смущенные, неопределенные и уклончивые... При таких условиях действительно приходилось выбирать между Пименом и Никодимом, и мой выбор склонялся скорее в сторону митрополита Пимена, (возраст 60 лет, а не 41, любовь и доверие к нему церковного народа, большая стойкость в Православии). Но все же окончательный выбор я откладывал до Собора, "может выявиться третье лицо?", так думал я.
Скажу еще несколько слов о сочувствии либерально-церковной интеллигенции к митрополиту Никодиму. Было бы ошибочным считать его другом интеллигенции или причислять к "культурным" архиереям, какими являются, скажем, архиепископ Антоний (Мельников) Минский, архиепископ Леонид (Поляков) Рижский или архиепископ Михаил (Чуб) Воронежский. Митрополит Никодим был природного исключительного ума, не лишенный образования, сравнительной начитанности и богословски умеренно-грамотный. Но подлинной, глубокой культуры у него не было. К интеллигенции он относился приблизительно так" как до революции интеллигенция мутила воду и нападала на Церковь, так и сейчас она опять мутит и критикует". Это отношение к себе чувствовали многие образованные церковные люди, традиционно настроенных интеллигентов (вроде А.В.Ведерникова и работников Музея Андрея Рублева), и их симпатии были на стороне митрополита Пимена.
Таковы были в общих чертах итоги моих впечатлений от поездки в Москву осенью 1970года.
Встречи, разговоры и письма перед поездкой на Собор.
В течении зимы 1970-1971г. я находился у себя в Брюсселе и ко мне продолжали приходить сведения о подготовке Собора и предстоящих выборах Патриарха. Эти новости, за которыми я продолжал с интересом следить, поступали отчасти по рассказам "владык", приезжавших из Москвы в Брюссель, отчасти из писем близких мне людей и друзей.
В начале февраля в Брюссель приезжал архиепископ Минский Антоний и от него мы узнали, что заседания Предсоборной Комиссии происходят в Москве под председательством митрополита Пимена, и что на них высказываются различные мнения о процедуре выбора Патриарха. "Но ничего определенного еще не решено" - говорил архиепископ Антоний. С его слов, одни были сторонниками выборов по примеру Собора 1917г., то есть по жребию из трех кандидатов, выбранных тайным голосованием, а другие - за выборы по большинству голосов, тайным или открытым голосованием (и последние видимо составляли большинство).
А меня интересовала личность самого архиепископа Антония. Я все искал "аутсайдера" помимо двух официальных кандидатов, и скажу откровенно, что владыка Антоний произвел на меня в этот приезд еще лучшее впечатление. Я с ним был знаком давно, еще по Упсале, где мы познакомились в1968г., на IV Ассамблее Всемирного Совета Церквей. Мы были соседями по комнатам и имели возможность много говорить друг с другом. Он был культурный, тонкий, начитанный (у него была библиотека в 7000 томов), мягкий и вместе с тем наблюдательный и рассудительный. А главное, что в нем не чувствовалось ничего "советского", а только русское, московское. Но насколько все эти качества и достоинства были подходящими для данного момента в истории Русской Церкви и для патриаршества?! Насколько он был для этого стойким и сильным человеком? И насколько он был желателен для остальных?
Сам он мне в Упсале так определял свою линию и взгляды:"...я очень люблю и ценю Владыку Ермогена, но он утопист. Он пишет свои записки Подгорному, Косыгину, Куроедову, доказывает, что по отношению к Церкви нарушается конституция и советские законы о культах. Но он не хочет понять, что если не произойдет общего и резкого изменения режима в СССР (а на это рассчитывать трудно) никакого существенного улучшения положения Церкви быть не может. Наши правители сами прекрасно понимают, что они нарушают законы, но менять своего отношения к Церкви не намерены. Писания архиепископа Ермогена их только раздражают, а Церкви никакой пользы не приносят, только наоборот. Лично я действую иначе! Стараюсь ладить с местными уполномоченными, без крайней необходимости не жалуюсь на них в Москву, в Совет по делам религии. Ведь от этого больше вреда, чем польз, надо по мелочам и постепенно, на местах добиваться мелких уступок, которые бывают важнее" громких заявлений и жалоб"... Так я действую, и поверьте, что именно так мне удалось за последние годы открыть пять приходов".
Против такого рассуждения владыки Антония было трудно спорить, но в Москве мои знакомые отзывались о Владыке Антонии (Минском), как о человеке слабом, неустойчивом, дрожащим перед уполномоченными и в частности о. Всеволод Шпиллер добавлял: -" При всех его больших душевных качествах, культуре и как бы "несоветскости", у него есть один недостаток - он отчаянный карьерист!" Отец Всеволод говорил это с большой горечью, так как сам был долгие годы в дружбе с владыкой Антонием и всячески его восхвалял, говорил о нем как об украшении Русской Церкви.
Позднее я сам, стал замечать у владыки Антония, несмотря на всю открытость его к Западу и культурность, меньшее понимание и даже сочувствие к Западному Православию, как ни странно, даже меньшее чем у митр. Никодима и у еп. Ювеналия. Так для него наши парижские богословы, вроде Николая Лосского или Успенского, были только "фанатики-эрудиты", как он рассказывал о своей заграничной поездке в одном частном доме в Москве. Это его выражение, меня помню, покоробило. И по отношению к нашей Православной Бельгийской Миссии архиепископ Антоний проявил большое непонимание и явное не сочувствие (это я понял позднее), но винить его в этом нельзя, он был все же "несвободным" человеком. Но тогда, после его посещения Брюсселя, я склонен был считать его лучшим кандидатом в Патриархи, как личность значительнее, чем Никодим и даже Пимен. Он был человеком "несвободным", но своим. С ним можно было легко говорить, привлекала его душевная мягкость и большая культура. Хочу добавить к его характеристике, что он был монархистом по чувствам, благоговейно относящийся к памяти Императора Николая II ("Государя", как он выражался). В личности владыки Антония чувствовалась большая раздвоенность и если не сказать даже "приспособленчество". Он примирился с фактом существования советского строя, не помышлял о какой либо борьбе с ним и склонного ради блага Церкви идти на многое, но не на все (в отличие от других!) чтобы наладить с властями сносные отношения.