Свою Присягу знала она наизусть. Так же, как на коже Диплома, Она оттиснута была в её всегда ясном сознании.
В не ею сочинёнными, но вечно в уме повторяемыми словами Клятвы—Присяги, она постоянно проверяла прочность философии своего существования…
Провожающие её поздравят с предстоящим походом. Пожелают счастливого плавания. И, — попрощавшись с мамой, отцом и Тойво с его командой, — отбудут, вместе с обцелованным плачущей мамою и, тоже с глазами на мокром месте, Викентием Викентьевичем, восвояси… (Они знали, чувствовали — больше не встретятся. Но «на связи» были все годы до кончины Вересаева в 1945–м, за восемь лет до возвращения её…).
Годы спустя, — говоря о первых часах и днях на своём удивительном судне, — она
вспомнит, как покойный Папа, перед кончиною своей созвав братьев и сестёр, сказал им: «сёстры и братья мои, я ничего вам не оставляю, кроме моего благословения, потому что из этого мира ухожу таким же нагим, каким в него пришел». Святейший невольно лукавил: сестре своей «Доктору Фанни» оставил он чудо бесценное — замечательный Госпитальный корабль… Оставил «АЛЫЕ ПАРУСА»…
56. Экскурс.
…Последнее, что покажут им в тот очень не простой день прощания с родиной… Быть может даже прощания с нами — кто мог тогда разгадать и предсказать НАШУ судьбу?!…Кем–то хорошо сказано: «Создав нас, Всевышний даровал нам великое благо непредсказуемости нашей судьбы»… В противном случае, родители наши должны были бы уже знать что случится в конце лета 1934 года. А случилось вот что: почти в то же самое место, где три года прожили они у нобелевских нефтяников, в посёлок Чибью (будущую Ухту), пригнали этапом моего старшего брата Иосифа. Пригнали с пятилетним лагерным сроком по «особому совещанию». Почти тем же путём «пригнали», что их. А одиннадцать лет спустя, — в январе 1944 года, — и меня доставят немыслимой конвойной оказиею на легендарный остров Котельный Новосибирского Архипелага (Где только что «гостили» они на «Поварне Толля» с Алексеевым. И где навестили Тени Александра Васильевича Колчака и коллег его по науке). Доставят навечно (как тогда считалось), загнав в шахту–отстойник убойного лагеря… «Земля Бунге»…
Теперь же, — чтобы успокоить и как–то поддержать их, потерявших нас, детей своих, и от нас трагически удаляющихся, — их проведут чрез новую анфиладу отсеков. Чрез ярко освещённые лампионами и сверкающие полированным металлом операционные залы на баке четвёртой палубы. (Где отдельным изолированным блоком расположены предназначенные и занятые уже ими каюты). Никогда ничему не удивлявшаяся, — и потому, практически, не успокаиваемая ничем, — мама всё же придёт в себя. До подступающей депрессии истязаемая неизбываемым горем прощания с прошлым, — в конце концов, — покорится действительности. Сдастся открывшемуся взору её, — изголодавшемуся по настоящему делу мастера, — строгому величию интерьера функциональных палуб огромного судна! И спросит, вдруг: «А что, Додька (так она звала отца), если всё это — ЕГО награда?… Хотя бы за годы ТАКОЙ работы… В разрушенных землянках… В залитых траншеях… В загаженных окопах… Везде — под настилом из гнилых брёвен под осыпающейся на голову и на «стерильные руки и инструмент» землёю (Было, было и такое!)…Всегда в грязи, в мерзости, во вшах…В крови».
— «Возможно… — Ответит осторожный супруг её… — Но, быть
может, что и за всё, за всё остальное, тоже что то стоившее, родная моя». —
— «Всё остальное, родной мой, ничего не стоит в сравнении с одной хотя бы единственной спасённой человеческой жизнью!… Ни–че–го!».
…По ассоциации с думою о «награде», вспомнили они днём прежде посетившую их мысль (не кощунственную ли, впрочем?!). Разом пришедшую и Вересаеву… Подумалось им об истинной сути недавних, откровенно ура патриотических, рассказов Викентия Викентьевича: О следовавших, — года эдак с 1928–го, — одного за другим, и на годы вперёд готовившихся АРКОСом к переводу на Восток, в СССР, богатейших караванах с промышленными богатствами мира! «Именно, — но ТЕПЕРЬ уже с Запада, — в Сибирь и на Европейский Север России!». И подумалось: как счастливы были бы сегодня, узнав о том вместе с ними, и два теперь уже и вовсе далёких друга их.