Толик поднялся, качнулся слегка, и гордо сказал:- Пойду отолью,- как будто отливать собирался из серебра или золота. Но не отойдя и пяти шагов, он спрятал своё толстое тело за тоненьким саженцем, и притворившись невидимым, с трудом расстегнул ширинку. У его ног глухо и недобро зажурчала земля, обиженная и описанная. Митрий брезгливо передёрнулся: ведь эти двое только что клялись ему уважением, дружбой, были согласны на подвиг втроём - а вот не смогли справиться с одним мочевым пузырём.
И он оскорблённо подсел к другому разговору:- Эти ваши политики-депутаты-чиновники самые настоящие дешёвки.
- Неужели все?- насмешливо удивился дьякон.
- До одного. Точно тебе говорю. Я их в городе покупал по пятьсот долларов.
- Настоящих, американских?- ошарашенно спросил чернявый. Увидев, что мужики кучкуются вокруг дьякона, он и сам подлез ближе.
- А то каких же.- Митрий надул пьяные губы, выпузыривая изо рта гордыню и спесь.- Они как и проститутки, цену в городе держат.
- И за что же ты им дань платил?- Пимен сначала попнулся к Митькиному носу, чтобы лучше всё слышать, от любопытства; но почуяв густой запах сивухи из его рта, из ушей и волос, закрыл своё фу ладошкой.
Митрий обвёл всех пустым бычьим взглядом, пожевал что-то во рту, как будто бы сено, и стал загибать пальцы:- Когда подводил свет к своему магазину, то купил дядьку в электросетях; потом когда отопление на зиму, то пришлось двух покупать, газовика и пожарника. А первый раз, ещё при аренде, дал денег какому-то местному депутату. Я их, блядей, всех вертел как ту негритоску...
Тут опять я бы вам поведал об этих Митиных приключениях, чтобы вы были в курсе как общаться с депутатами и чиновниками - куда их посылать и в какое место подмазывать; но боюсь, что в процессе жизненного бытия вы уже успели вкусить все прелести их прости...господи работы.
- Дааа, вот как бывает,- сочуствующе вздохнул дедушка Пимен; и раскурил сигаретку, пока мужики делились своими воспоминаньями о свиданиях - то в кабинете у председателя поссовета, куда с большим скандалом еле впустила секретарша, да и то на коротенькую минутку, то во дворе огромного дома начальника по коммуналке, где с лаем и визгом рвалась с цепи здоровенная сытая овчарка, сука, так и норовя вцепиться в беззащитное горло.
- Митрий, не матерись ты так долго и грубо.- Дьякон стал немного печален, оттого что в такой прекрасный общительный вечер, когда можно было бы почерпнуть из души друг у друга всякую благость, отдельные мужики поливают ругательствами свою прошлую, да и нынешнюю жизнь, вспоминая и ожидая в ней только плохое.
- Это точно,- поддержал мягковатый Степан.- От твоих матюков уши вянут. Потому что ты злой. А вот так бывает, что из уст доброго человека любое ёбтвоюмать слышится как стихотворение.
- Как песня,- вступил и дед Пимен.- У меня Ерёма так иногда разговаривает со мной, когда ластится после обиды. Скажет хрен - и подходит на шажок; потом ляпнет какую-нибудь манду - и подползает к самым ногам, чтобы обнять меня за валенки. А я уже вырваться не могу, не в силах, и поэтому приходится прощать дурака.
- Ну и хитёр он у тебя, дедушка,- засмеялся Фёдор, брызнув водкой из набитого рта. Чернявого тут же стошнило, и он едва успел нырнуть со своим ртом под стол.
Мужики сделали вид, будто и не заметили; но Митрий опять передёрнулся - ему зримо стало обидно, что в собственном доме и ссут, и блюют, и вообще попрекают по всякому.
- Это я-то плохой?- Он взял бутылку и хлебанул из горла. Но уже не лезло - всё растеклось по бороде.- Да я лучше вас всех. У меня магазин здесь и в городе, большой дом. А джип мой видели? не чета вашим задрипанным.
Хоть и стало западлисто на сердце от этих его слов, но ведь действительно виноваты, что злоупотребили гостеприимством; и мужики, смущённо поглядывая друг на друга, склонили головы над тарелками. Вид у них был такой, словно бы они скорбно поминали старушку, но на самом деле думали о том, как разойтись без скандала.
- Митрий, всё хорошо. Ты молодец, и семья у тебя замечательная, и тёща умница, что помогла с деньгами.
- Кто? Тёща? Эта брехливая сука?!- Митька вызверился в лицо дьякону будто в ненавистную харю.- Да она всю жизнь просидела на шее у тестя, и пока он горбатился со своей фирмой, блядовала втихую!
- Митя, Митенька, ты чего, успокойся,- мужики стали плечами сдвигаться над ним, чтоб не дать ему схватиться за нож, или вилку. Даже старенький Пимен привалился на Митькин локоть, болтаясь вместе с ним по столу туда-сюда.
А Митрий от своей несвободы ещё больше озлел, наконец-то выплёскивая из себя прежде затаённую ярость:- Когда тесть помер, то она своему ёбарю квартиру купила в городе и слиняла к нему со всеми деньгами! а потом, сука больная, припёрлась - ах сыночек, ах доченька - чтобы мы ей, каличной, задницу подтирали.
- Нехорошо это, Митя. Она же всё слышит.
- Не слышит - она сейчас с бабами, под потолком висит. Да а хоть бы даже и здесь, с нами - я всё равно открыто скажу - я рад что эта стерва сдохла.
Степан-здоровяка укорительно надул губы, потом покачал головой - вот, мол, глядите какие черви из сердца наружу выползают. Дьякон объял свои сизые небритые щёки ладонями; он был сильно удручён тем, что до срока скрывается в каждой душе - ну, почти в каждой - и выхлёстывается вместе с кровью, когда та ударяет по голове большим молотом - от водки ль, от ярости.
Дед Пимен шепнул ему тихо, тихонько:- говорил я тебе про поганку в банке с груздями? вот она и траванула нас всех.
Но Митька услышал; он поднял на деда кровавые осовевшие зенки, и прохрипел:- Это я-то поганка? Да я вас, сук, за тыщу долларов куплю, настоящих американских. Всех скопом куплю, как блядей.
Его руки потянулись к дедовой шее, как рачиные клешни на кальмаровых щупальцах, и сам он походил на лупатого осьминога. Честно скажу: я б его не ударил - у меня хватка железная, взял бы за шкирку и отнёс в куст крапивы, без зла. Но раньше меня ему от всего сердца влепил очарованный Фёдор - я ещё никогда не видел, чтобы били с такой радостью к человеку, с таким обаянием нежности и пожеланьем удачи в завтрашнем дне. Казалось, что Федька очень хотел сказать - я люблю тебя - но просто как нормальный мужик не смог выговорить этих слов, и поэтому приложился ладонью, не совладав с лаской.
Митька потерял своё и так уже потерянное сознание, а через минутку захрапел на столе. Там же, со стола и под столом, мы пособрали всех своих - те, кто мог идти, волокли на себе неходячих. У дедушки Пимена ноги отказали до утра, пока из них не выветрится хмель; я попробовал взять его на руки, но он завизжал-захрипел как целомудренная девка - не лапай! не позорь! - и пришлось шкандылять вместе с ним, елееле. Толик с чернявым обнялись будто в вальсе, и сравнительно трезвые Степан-здоровяка да Фёдор-усач крутились вокруг них, со всех сторон поджимая плечами. Бодрый дьякон шёл впереди всех, высоко задирая коленки, и всё пытался веселить нас разными церковными историями. Но то ли в нашей церкви бог слишком серьёзен, а вернее, что мы очень умаялись - никто из нас особо не засмеялся, лишь я пару раз хихикнул в услугу дьякону. Так и разбрелись по домам.
А на следующий день Митрий приходил к нам мириться. В сером блестящем костюме, с подарками - дедушке Пимену бутылку мадеры с конфетами мишка в лесу, а мне литр водки, недешёвой посольской. И заодно попросил ради бога сварить тёще монумент из нержавеющего железа, и чтобы я точечной шлифмашинкой выточил надпись - любимой дорогой ненаглядной единственной.
Конечно, я сработаю этот памятник, вместе со Стёпкой, потому что у Митрия было такое униженное лицо, как будто тёща во сне его за волосы оттаскала.
Только и вы, пожалуйста, помните: они все висят на потолке, возле люстры.