Она хотела спросить его о многом, но ее разум отключился. Было только ее тело, и его тело и то, как они ощущались вместе.
— Мерсер, — простонала она, закусив губу, когда он сдвинул ее ноги и осторожно заскользил вперед-назад на ее чувствительном местечке. Анника начала двигаться, встречая его, поддерживая ритм. Она чувствовала это с ним и раньше. Она хотела, почувствовать это снова. Волна медленно нарастала, очень медленно, а затем накатила на нее с сокрушительным блаженством. Она знала, это грех, или, по крайней мере, настолько близко к тому, что различие было незначительным. Её это не волновало. Анника не могла себе представить, что акт сам по себе будет намного лучше. И все же Мерсер уверял её, что так и будет.
— Будет, моя милая. Будет, — он прошептал ей на ухо, прежде чем излить свою горячую струю ей на живот.
Когда его семя высохло на ее коже, в месте, где не причинит никакого вреда, Анника беспокойно устроилась напротив. Чем все это закончится? Ничего хорошего не выйдет из расспросов Мерсера. Он улыбнется и бойко ответит, прикасаясь к ней, и таким образом заставит замолчать. И все же, иногда она видела нежность, в которой было мало общего со страстной горячкой. Анника отвернулась от него, желая обрести необходимый покой, а другой половиной желая того, чтобы она влюбилась в другого.
Вскоре после того, как он заснул, как она думала, она услышала, как он выдохнул ее имя в темноте.
Глава 11.
Раздор-Сити, штат Аризона
Наши дни
Когда Мэддокс открыл глаза, он задался вопросом, какой, черт возьми, сейчас год? Сколько тысяч раз он смотрел утром, спросонья, на вздутый потолок и панельные стены? Дом его детства застрял во времени.
Но на самом деле, это было не так.
Время гнало вперед в своем нещадном темпе, и его отец делал последние вздохи в своей комнате. Мэддокс выпрыгнул из узкой кровати, которая была куплена для ребенка и не подходила для мужчины. Он взглянул на экран своего телефона и увидел, что прошло четыре часа с тех пор, как он отошел от постели Священника и, окунулся в беспокойный сон.
Мэддокс натянул свои сползшие боксеры и поспешил в комнату отца. Дыхание старика было неровным, и его кожа была такой же болезненно-бледной, цвета близкой смерти, но он был жив. Мэд деликатно коснулся пергаментного лба и вздохнул с облегчением. Он был не совсем готов противостоять неизбежному.
Он мочился в туалете, когда испугался до усрачки, увидев ребенка в комнате, соседствующей со старой спальней Дженсена. Мэд выругался, обрызгав стену. Он забыл о присутствии Мигеля.
— Доброе утро, Мэд, — зевнул Мигель. Он не стал ждать ответа, тихо перешагнув за порог комнаты деда и тихонько заглядывая внутрь, Мэддокс вытер мочу со стены.
Когда он закончил, он подошел к ребенку и похлопал его по плечу. Было не хорошо для Мигеля так близко смотреть в лицо смерти.
— Эй, тебе сегодня не надо в школу?
— Нет. Суббота.
— Ну, да. Давай, я приготовлю тебе завтрак.
В доме священника не нашлось подходящей еды. Мэд догадывался, что старик питался не совсем правильно в течение достаточно долгого времени. Он нашел наполовину пустую коробку рисовых хлопьев и залил миску с хлопьями водой, поскольку молока не было вообще. Всыпав три столовые ложки сахара, он поставил миску перед племянником.
Мигель посмотрел в миску, потом на дядю, пожав плечами, прежде чем приступить к трапезе.
— Как случилось, что ты никогда не приезжал? — спросил он, перед тем как зачерпнуть.
Мэддокс взгромоздился на краю выщербленной кафельной стойки и вынул сигарету из пачки Marlboro, которую кто-то оставил. Он прикурил от спички и попытался придумать, что ответить.
— Просто был занят, полагаю, — сказал он, выдыхая струю дыма. Очевидно, ребенок многого не знал о нем. Это, вероятно, было лучше всего.
Мигель прожевал и уставился на него. Строгий взгляд его глубоких карих глаз напомнил Мэддоксу Габи. — Чем ты занимаешься, Мэд? Это реально нормально, если я буду звать тебя Мэд?
— Конечно. Я водопроводчик. Так же, как твой дедушка.
— С твоей бандой байкеров? Отступниками?