— Какое из них мое?
Он протягивает мне чашку с двумя ложками.
— Я не знал, какие вкусы тебе нравятся, поэтому я выбрал шоколад и крошку печенья.
Я вдыхаю аромат, едва дождавшись, пока Сойер протянет мне ложку, прежде чем погрузиться в шоколад. Вкус деликатно сладкий, и я смакую каждый маленький кусочек, пока он тает во рту. Мороженое — моя любимая еда на суше.
— Спасибо, — говорю я, прожевав. — Мне это было очень нужно.
— Мороженое или компания? — Сойер шутит, болтая с набитым ртом.
— Оба.
После странного инцидента с Майером и входной дверью, не говоря уже о стрессе во время собеседования, Сойер стал желанным отвлечением. Я иду рядом с ним, пока мы шагаем по тихой улице, деревья над головой бросают тень на наш путь. Это прекрасный день, еще и с красивым мужчиной рядом со мной.
— И спасибо, что дал мне это собеседование, — добавляю я, глядя на него. — Ты мне очень помог.
— Я рад помочь тебе, Ева, — отвечает он. — И буду помогать, чем смогу.
Я чувствую, как горят мои щеки, и сосредотачиваюсь на мороженом в его руке, а не на жаре в его глазах. В его чашке две порции клубники или малины, из каждой горки торчат кусочки шоколада. Когда он ловит мой взгляд, он усмехается и предлагает мне попробовать из своей ложки.
Конечно, мы и раньше целовались, но почему — то мысль о том, чтобы разделить его ложку, кажется мне странно интимной. Нервно закусив губу, я смотрю на него сквозь опущенные ресницы.
— Продолжай, — призывает он. — Скажи мне, что ты думаешь.
Как я могу сказать «нет» этому? Я нерешительно наклоняюсь вперед и принимаю предложенную им ложку. Когда я поднимаю взгляд, рот Сойера растягивается в мальчишеской улыбке, будто он счастлив от мысли поделиться чем — то со мной. Может, он тоже думает, что это интимно? Как ни странно, такое ощущение, что последних нескольких недель никогда не было. Кажется, между нами наладились отношения, и, учитывая возможность новой работы на горизонте, я чувствую себя легче, чем за долгое время.
— Итак, — говорю я, когда мы снова начинаем идти, подходя к некоторым из старых викторианских домов, стоящих вдоль района рядом с пляжами. Их сады в полном цвету в любое время года, плющ стелется по кирпичным стенам и витражам; красиво, как никогда не могло быть в море. — Как у тебя дела с работой?
— Медленно, — признается он, пожимая плечами. — Но этого и следовало ожидать — в таком маленьком городке, как этот, бизнес всегда идет вверх и вниз, — он берет еще одну ложку мороженого, розовые сливки застряли в тени щетины над его губой.
Пока мы идем, мы впадаем в задумчивую тишину, когда мысли о Каллене внезапно прерывают мои безмятежные и счастливые мысли. Я тяжело сглатываю, когда воспоминание о том, что произошло на пляже, возвращается ко мне с удвоенной силой. Конечно, Каллен повлиял на мою жизнь, но и на жизнь Сойера тоже. И эта мысль мне очень не нравится.
Словно почувствовав мой дискомфорт, Сойер улыбается.
— Ты вдруг замолчала?
Я киваю.
— Я просто думала… о Каллене и о том, что он, без сомнения, замышляет, — я вздыхаю. — И я думала о том, как мне не нравится тот факт, что ты замешан в этом бардаке… из — за меня.
Сойер смотрит на меня проницательным взглядом.
— Не беспокойся обо мне, Ева.
Я киваю, но это не меняет того факта, что я волнуюсь за него. И его детей.
— Я просто хочу… я хочу, чтобы все это закончилось.
— Мы оба, — отвечает он, посмеиваясь. — Было бы неплохо не беспокоиться о том, что постоянно нужно оглядываться.
— У нас все будет хорошо, — тихо настаиваю я, хотя и сомневаюсь в правдивости своих слов, — и когда — нибудь, надеюсь, скоро все это закончится.
Сойер кивает.
— Не так много раз Каллен будет рисковать собой, чтобы прибыть сюда. У него же королевство на Корсике, верно?
Хм… это поднимает хороший вопрос.
— Может, он уже сдался.
Сойер склоняет голову.
— Эта стычка на пляже определенно испугала бы большинство мужчин.
Я киваю, но не могу полностью согласиться.
— Каллен — не большинство мужчин.
Глава тринадцатая
— Как насчет того, чтобы не портить время, проведенное вместе, говоря и думая об этом козле? — спрашивает Сойер с широкой улыбкой, протягивает руку и целует меня в лоб.
Когда он отстраняется, в его горле булькает смех, мороженое капает с моей ложки на его рубашку. Теперь через хлопок медленно просачивается темное пятно.
— Прости, — бормочу я со смехом.
Он пожимает плечами, все еще улыбаясь.