Девушка, которой нужно было произносить французский текст, никак не справлялась со своей задачей. Вдруг я услышала — столь же явственно, как и все присутствующие на сцене, — слова Кальмана, обращенные к директору театра:
— Губерт, моя протеже знает французский. Порепетируй с ней!
Мне пришлось выйти вперед.
— Вы действительно владеете французским? И в какой степени?
— В совершенстве.
— Гм… Ну, если так, то прочтите вот эти несколько фраз.
Речь шла о двух коротких фразах, и мне не составило труда с убежденностью произнести по-французски: «Чего тут ждать? Мы обе голодны!» — Превосходно! — Маришка захлопал в ладоши. — Вы будете произносить эти фразы, а значит, вам и играть с Гансом Мозером!
Так прошло мое первое утро в театре «Ан дер Вин». Я вновь стояла на самой нижней ступеньке лестницы, ведущей к славе. Оставалось надеяться, что на сей раз она окажется прочнее ступеньки в кинокомпании «Саша».
Я витала в заоблачных высях. Меня отправили в пошивочную заказать платье и цветное болеро. Костюмы для оперетт в этом театре моделировала тогда Лилиан Карцаг, жена Губерта Маришки.
Получила я и новый контракт: как начинающей актрисе мне положили жалованье в 365 шиллингов вместо прежних 165.
Возможно, особое ударение, которое я делала на слове «голодны», оказалось причиной того, что Имре Кальман, вынув из кармана две булочки с ветчиной, по-братски поделил их со мной. Вот тут-то и выяснилось, что прописные истины не всегда соответствуют действительности. Известно, к примеру, выражение: «За добро воздается добром». За свою доброту к начинающей актрисе Имре Кальман поплатился тем, что ему на долгое время пришлось расстаться с половиной своего завтрака. Такое положение продолжалось даже после того, как эта артисточка перестала выступать в театре «Ан дер Вин» и вообще оставила сцену.
Репетиция длилась до пяти часов. Затем я помчалась в костюмерную взглянуть, как обстоят дела с моим платьем. Оказалось, что оно уже наполовину готово. Когда я бежала к выходу, тетушка Пепи, владелица кошачьего царства, высунулась из привратницкой и с умильным видом промурлыкала:
— Однако же быстро вам удалось продвинуться! Поздравляю!
Дошлая привратница все видела, все знала, и для этого ей не требовались радио или телевидение. Знала она и о том, что меня ждет сам Имре Кальман.
В тот вечер мы отправились в маленькое кафе Шперля, тут же на углу, поблизости от театра. Перед уходом Кальман сообщил привратнице, куда мы идем. Поначалу я решила, что среди знаменитостей так заведено — чтобы их всегда можно было найти, если они кому-то понадобятся. Однако на сей раз информация была предназначена лишь зятю Йожи.
В кафе я заказала два яйца всмятку и ломтик ананаса. Скромность моя объяснялась очень просто: я понятия не имела, что бы мне еще выбрать из обширного перечня блюд. Едва мы успели сделать заказ, как к нашему столику подошел зять Йожи.
Первым моим побуждением было вскочить и убежать прочь, однако Йожи удержал меня. Поцеловав мою руку, он произнес:
— Верушка, у меня не было никаких дурных мыслей.
При этом он даже не поинтересовался, может ли обращаться ко мне так запросто, по имени.
В тот вечер я впервые почувствовала, что значит для будапештцев, и прежде всего для человека такой пылкой души, как Имре Кальман, понятие «семья». У меня не было никого, кроме матери, я сама по себе, как мотылек, порхала туда-сюда. А для этого человека, у ног которого простирался весь мир, свет сошелся клином на небольшом прибалатонском местечке. Имре Кальман родился в Шиофоке, на берегу Балатона, 24 октября 1882 года.
В наши дни Шиофок — курортный город. За первое Десятилетие жизни Имре Кальмана из маленькой рыбацкой Деревушки он превратился в модный курорт. Немаловажную Роль сыграл в этом отец Кальмана, член местного акционерного общества, занимавшегося вопросами развития родного города. Однако все начинания господина Кальмана-старшего, владельца торгового дела, в конце концов привели его к краху: осуществление столь фантастических планов, как наряду с прочим — создание театра оперетты и ипподрома, далеко превосходило финансовые возможности общества. Кальман-старший вложил в предприятие все свои средства и все их потерял, до последнего филлера.
А для юного Имре Кальмана первой любовью стало огромное озеро с его великолепными пляжами летом и жестокими бурями зимой. Глубокую привязанность к родным местам он сохранил на всю жизнь, и когда ему пришлось расстаться с Шиофоком, десятилетний мальчик горевал, будто навеки прощался со счастьем. Для семейства Кальман отца, матери и шестерых детей — до конца их дней самым страшным остался 1892 год. Не только потому, что именно тогда разорился отец и из обжитого гнезда семье пришлось перебраться в Будапешт в тесную наемную квартиру, — главная беда заключалась в том, что родители были вынуждены раздать детей родственникам.