— Да ты с ума спятила! — возмутился Имре. Но я все последующие дни твердила свое, и он наконец согласился на два дня вернуться в Нью-Йорк. Однако там стояла такая жара и духота, что, несмотря на включенные кондиционеры, мы оба не могли уснуть.
— Упаси боже, чтобы я провел тут еще хоть одну ночь! — сердился Имре. — Уж не говоря о том, что загородная вилла влетела нам в копеечку. Что же касается шума… то я приготовил тебе сюрприз.
Обещанный сюрприз не заставил себя ждать. В тот же вечер, едва только я легла спать, рядом загудели автомобильные гудки, взревели сирены: в ванной комнате по соседству с моей спальней был включен граммофон, воспроизводивший шум пробуждающегося Нью-Йорка. Пластинка, изготовленная по заказу Имре, оказала чудодейственное воздействие: я заснула как убитая.
Зимний сезон вновь оказался сопряжен с множеством светских обязанностей. Муж всячески старался избегать их, и мне приходилось нести двойную нагрузку. Наши друзья Марта и Иосиф Габсбурги решили начать благотворительную кампанию под девизом «Save Austria's children» («Спасите детей Австрии»). Сальвадор Дали одним росчерком пера изобразил — разумеется, безвозмездно — на обложке программы танцующую великокняжескую чету. Мне предложили возглавить это мероприятие. Помимо того, я принимала участие во многих балах и приемах, да и сама устраивала званые вечера, снискавшие — благодаря кулинарному искусству Марии Первич — широкую славу. Нас посетил даже сам Жан Кокто — после большого приема, устроенного в честь премьеры фильма по его пьесе «Двуглавый орел». По этому случаю я пригласила и Грету Гарбо. Она пожелала знать, сколько соберется гостей. Всего несколько человек, ответила я, искренне так полагая. Однако в Америке существует обычай, согласно которому приглашенные вправе привести с собой родственников и друзей, так что в конечном счете хозяева дома сами не знают, сколько гостей пожалует. В тот вечер у нас собралось более трехсот человек, все дамы были в длинных вечерних туалетах. Грета Гарбо явилась в простом свитере с высоким воротом и в маленькой бархатной шляпке. При виде огромного сборища она тотчас же повернула было к выходу — «Ни за что не останусь, лучше не уговаривайте», — но затем все же поддалась на уговоры, перепробовала все выставленные на стол яства и явно чувствовала себя в своей стихии. Этим вечером и датируется начало ее тесной дружбы с Жаном Кокто.
Между делом мы снова наведались в Голливуд. Луис Б. Майер отозвал меня, чтобы поговорить по секрету, и в тот же вечер я ошеломила мужа неожиданной новостью:
— Ты знаешь, Майер предложил мне контракт, и я его подписала.
В первый момент Имре не нашелся, что сказать.
— Мне поручена главная роль! — продолжала я. — Буду готовиться, немедля приступаю к урокам.
Муж отрицательно покачал головой.
— Нет, Верушка, это исключено! Я потеряю жену, трое детей лишатся матери. Как ты могла на такое решиться? Изволь аннулировать контракт.
И тут я вытащила свой козырь:
— Но ведь я получу такой высокий гонорар!
Имре даже не поинтересовался его размерами, лишь задал вопрос:
— Ну и что бы ты на него купила?
— Соболью шубу и «кадиллак», — не раздумывая ответила я.
— Хорошо. Получишь от меня и то, и другое, только расторгни контракт.
Я всячески протестовала. Мне хотелось доказать и мужу, и детям, что я гожусь не только на роль матери и жены, что могу и собственными усилиями кое-чего добиться в жизни. Имре подготовил мне своеобразный ответ, к обеду прихватив с собой тоненькую брошюрку, которую дотоле бережно хранил у себя в кабинете: программку «Герцогини из Чикаго» с полным перечнем исполнителей. Отыскав нужную страницу, он протянул мне программку.
— Смотри: вот мое имя. Вот имя Риты Георг. Оба набраны крупным шрифтом. А чье имя напечатано здесь самыми мелконькими буковками? Твое имя, Верушка. Зато какой карьеры добилась ты с этим своим скромным именем! Не забывай об этом!
Больше он меня не уговаривал. Кинозвездой я не стала.
Лето 1947 года мы вновь проводили в Нью-Йорке. Вопреки обыкновению Имре уже с раннего утра был на ногах, намереваясь сразу же после завтрака отправиться из дома. Путь его лежал на Уолл-стрит, на биржу. Не только ноты интересовали Кальмана, его привлекали и курсы акций на бирже. Он всю жизнь приобретал акции и играл на бирже.
Через два часа после его ухода раздался телефонный звонок:
— Миссис Кальман? Вас беспокоят из полиции… С вашим мужем произошел несчастный случай… пострадавший доставлен в госпиталь.
Хорошо, что дети оказались дома. Я была на грани истерики. Незадолго до этого в Нью-Йорке жертвой катастрофы оказался Фриц Крейслер, чародей скрипичного искусства. Его также отвезли в какой-то госпиталь, и несчастной жене с трудом удалось разыскать его.