— Ох, Александр Сергеевич…
— А хотите, мы остальные максимы с бричек снимем?
Хониев протестующе замахал руками:
— Нет уж, довольно с меня! Ишь развоевался!
Тут подала голос Римма — она давно уже стояла в сторонке и слышала весь разговор Хониева и Синицына. Выйдя из-за кустов и обращаясь к Синицыну, она полушутливо сказала:
— Саша, может, вы утром проберетесь в Демидов и достанете там бинты, вату, медикаменты? Знали бы, как они мне необходимы!
— Римма! — обрадовался Синицын. — Вы здесь?! Да я для вас что угодно раздобуду, куда скажете, туда и пойду.
Даже в темноте было заметно, как покраснела Римма. А Синицын, не сводя с нее восторженного взгляда, спросил:
— Вот вы где после войны учиться будете?
— В Смоленске.
— И я в Смоленске поступлю в какой-нибудь институт.
Наверно, если бы Римма позвала его на край света, — Саша понес бы ее туда на руках.
На войне чувства зреют быстро и надежно. Потому что у времени на войне иная мерка, иной отсчет, иная наполненность, чем в мирные дни.
Синицыну казалось, что он знает Римму давным-давно. И всю жизнь ее любил… И Римма даже и не заметила, как выделила из всех именно Сашу и потянулась к нему юным сердцем. Он ведь храбрее всех, сметливей всех. Да и красивей всех… Таким, во всяком случае, выглядел в ее глазах этот простой, невзрачный на вид паренек. Обыкновенный боец с великой душой воина-патриота, раскрывшейся во всей красоте в первых же боях с врагом.
Заканчивался этот страшный июльский день…
Улеглась стрельба, рассеялся пороховой дым.
Можно уже было подводить итоги, окинув мысленным взором минувшие сутки.
Хониев разрешил бойцам отдохнуть, не покидая укрытий, велел связным созвать командиров. Сидя прямо на траве, достал из полевой сумки список личного состава первого взвода первой роты — списка всей роты у него не было, он остался у погибшего Хазина.
Карандашом он заключил в рамку фамилии Карпова, Шевчука, Улзытуева, других бойцов, поставил против каждой фамилии три буквы: «П. с. х.». Погиб смертью храбрых.
Какие на самом деле потери в роте, Хониев еще не знал. Когда собрались командиры, он стал шепотом выкликать:
— Данилов!
— Здесь!
— Синицын!
— Здесь!
— Нехайволк!
— Здесь!
— Командир второго взвода!
Молчание.
— Командиры отделений второго взвода!
Отозвался лишь один человек.
С его помощью Хониев составил новый список — людей набралось лишь на одно отделение. Он передал это отделение единственному уцелевшему из второго взвода младшему командиру. Приступил к выслушиванию рапортов.
— Данилов! Докладывайте. Только тихо…
— Есть, товарищ лейтенант. В отделении осталось пять человек, трое из них ранены. Но дрались они наравне со всеми. Четыре бойца убито… Мамедов захватил немецкое противотанковое орудие. Я оставил при нем Токарева.
— Хорошо. Снайперу ночью все равно нечего делать. Снаряды при орудии есть?
— Двадцать снарядов.
— И то хлеб. А как у вас с патронами?
— Хуже некуда. Спасибо, Митя нас выручил…
Хониев задумался. Патроны, патроны… Что рота завтра будет делать без них? Ящики с патронами, как и пулеметы, и минометы, остались на дороге, на бричках. Хониев покосился на Синицына, сидевшего рядом с Риммой. Уволок же Саша с дороги максимы. И если брички с патронами все еще там, то под покровом ночи можно и к ним подобраться… А патроны — это спасение для роты.
Приняв рапорты у остальных командиров отделений, Хониев спросил у Синицына:
— А кто же именно стрелял из максимов?
— У меня в отделении объявился один станкач. А с другим пулеметом я сам управился.
Хониев улыбнулся:
— Я гляжу, Александр Сергеевич, ты у нас человек разносторонних способностей…
— Так я же изучал пулемет, прежде чем на кухню попал.
В небо взвились осветительные ракеты, распространив вокруг белое сияние.
— Ложись! — успел крикнуть Хониев.
Все так и прилипли к земле. Немцы долго не давали подняться роте Хониева, пуская вверх ракеты со всех четырех сторон. Они словно хотели сказать этим: вы окружены, сопротивление бессмысленно.
— А вон и от нас кто-то ракету пустил, — сказал Нехайволк.
— Это, наверно, капитан, — предположила Римма.
— Возможно…
От ракет было светло как днем, и Хониев хорошо видел Синицына и Римму, приникших к земле. Они часто поглядывали друг на друга, перебрасывались короткими фразами. Вот Римма дотронулась до руки Синицына, тот так и замер, наверно тая от блаженства… Да, замечательная пара. Римма — сама нежность и заботливость. Вот у кого поистине золотые руки. Словно волшебница, она останавливала кровь у раненых. И Саша ей под стать — всегда бодрый, гораздый на выдумку, отважный. Казалось, он может найти выход из любого положения… Война свела их, как бы война и не развела…