— Точно, — подтвердил Ревунов, голос у него был хриплый, то ли со сна, то ли от простуды. — Если нас трясина не засосет в черную свою утробу и пуля не нагонит, так я от голода сдохну…
— Пока это тебе не грозит. — Русков тер ладонь о ладонь, чтоб согреть руки. — Знаешь, сколько дней человек без пищи может прожить?
— Не знаю, но у меня желудок уже прилип к позвоночнику. Чувствую, что мне не дотянуть и до завтрашнего дня.
Ревунов поднялся, болотная жижа чавкала у него под ногами. Ковалев мокрой травой обтирал грязь со своих сапог. Да, бойцы все были в грязи.
— Вот что, ребята, — сказал Русков. — Оттого, что мы станем плакаться, дела наши не поправятся. Мы музыканты, и мы бойцы, и наш боевой долг — играть. Берите свои инструменты…
— А может, бросим их тут и пойдем? — предложил Ревунов.
— Куда? Утром осмотримся, тогда и решим, что делать, куда идти. А сейчас — за инструменты! Если в полку нас услышат, то, как знать, может, наша музыка воодушевит ребят на новые бои. Да и сами согреемся, и отлетят от нас мрачные мысли…
— Что, правда играть? — спросил Ковалев. — Я думал, ты шутишь…
— До шуток ли теперь. Музыка — наше оружие. Бойцы погибают — отстреливаясь, музыканты — играя…
— А если все они уж и погибли… наши-то? Вон как тихо…
— Тихо, потому что ночь. Погибли… Как тебе в голову могло прийти такое? Воды еще не увидел, а уж сапоги спешишь снять… — Русков перекинул через плечо ремень барабана. — Что сыграем, старшина?
— Может, «Интернационал»?
— «Марш Буденного», — сказал Ковалев, берясь за кларнет.
Русков выпрямился во весь свой двухметровый рост, занес палочки над барабаном:
— А я полагаю, сейчас самая подходящая песня — «Варяг». Услышат наши музыку, и слова вспомнят. Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… Наш полк не сдастся фашистам!..
Гришкин поднес к губам трубу:
— Начали!
Как жаворонок в небе, затрепетали серебристые звуки трубы. Ей стали вторить кларнет, бас, баритон. Далеко вокруг разнеслись гулкие удары барабана, — казалось, это стучало взволнованное сердце…
Мужественная, бодрящая мелодия «Варяга» поплыла над болотом, распростерла свои крылья над полком, который готовился к прорыву, долетела и до батальона Орлова, поднявшегося в атаку…
Музыка слилась с криком Орлова «Вперед!», с возгласами «Ура! Ур-ра-а!».
Когда полка достигли звуки «Варяга» и громкое «ура» орловцев, бойцы, уже строившиеся в колонну, замерли, прислушиваясь, и руки крепче сжали ремни винтовок и автоматов. Глаза у всех блестели, сердца словно окатило горячей волной. Даже раненые, лежавшие на носилках, приподнялись, опираясь ладонями о землю, у многих слезы текли по щекам…
Смоленская ель растопырила над Хониевым разлапистые колючие ветви, как наседка крылья над своими цыплятами.
К небу воспарила красная ракета, и одновременно с этим Мутул услышал крики «ура!» и далекую боевую музыку.
Он нажал на гашетку, пулемет заходил в его руках, словно отплясывая калмыцкий чичирдык. «Так-так-так», — выводил максим свою песню, и Хониев цедил сквозь стиснутые зубы: «Так их, так!» Руки его, вцепившиеся в гашетку, одеревенели, побелели.
Пулемет дрожал от яростного напряжения, и еловые ветви дрожали, будто ель тряслась в сердобольных рыданиях…
Немцы обрушили на Хониева огонь своих пулеметов и орудий.
Хониев все шептал, обращаясь к максиму:
— Слышишь музыку? Это, верно, полк к нам идет. Слышишь, как наши ребята кричат «ура»? Они уже вступили в бой с немчурой. Жмите, жмите, орлы-орловцы!.. Может, вы уже во вражеских траншеях? Ну-ка, друг максим, перенесем огонь подальше.
Пули свистели над ним; вокруг и совсем рядом рвались снаряды, осыпая его землей; осколки кромсали густую ель, и с нее падали на него мягкие зеленые иглы, а он все стрелял, стрелял, слившись с максимом в одно целое…
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»…
Бойцы Орлова, ворвавшись во вражеские траншеи, схватились с фашистами врукопашную. Данилов и Токарев прикрывали собой капитана от штыковых ударов врага. Штык Данилова метался от фашиста к фашисту, как голодный волк, забравшийся в кошару с овцами. Токарев ухнул прикладом винтовки по голове наседавшего на него гитлеровца, приклад разломился пополам, а на снайпера, выставив вперед штык, шел еще один фашист. Его свалил ударом приклада Синицын, поспешивший на помощь Токареву, немец повалился. Токарев выхватил у него из рук автомат, упал, споткнувшись о труп другого фашиста, тут же вскочил и снова очутился рядом с Орловым, помогая ему идти.