— Ботинка-то все-таки два было? — поинтересовался Мутул.
— Два.
— Значит, татарам больше везло, чем калмыкам…
— Это почему?
— А у меня в детские годы был всего один башмак, из сырой коровьей шкуры, весь в дырах и заплатках. Я его надевал поочередно то на одну, то на другую ногу.
Мутул невольно взглянул под столик, на свои вычищенные до блеска хромовые командирские сапоги. Хазин, собирая шахматные фигуры, с пониманием покачал головой:
— Да, туговато вам приходилось… Помню, мой отец, когда приезжал из Астрахани, все удивлялся: калмыки, говорит, на базарах разгуливают зимой в рваных шубах, которые ветер продувает…
— Да, бывало и так. Он, верно, говорил о Калмыцком базаре или о Татарском?
— А вам откуда эти базары известны? Сами — из Астрахани?
— Нет, я родом из хотона Цаган-Нур, это недалеко от Волги, по соседству с Черным Яром. А на этих базарах мне частенько доводилось бывать. Тоже босиком там шастал, о камни ноги в кровь разбивал.
— Вон оно как…
— Ну, это когда было!.. Калмыцкий базар — старое название. Сейчас это Кануково, центр Приволжского улуса нашей республики.
— Кануково? Это в честь кого?
— А был такой комиссар в калмыцком полку, в гражданскую войну: Кануков. Наш калмыцкий Фурманов. Тоже — с творческой жилкой. Он песни сочинял и музыку к ним. Весь полк пел его песни. И сейчас их в Калмыкии многие знают и поют. Вместе с другими калмыками, боевыми соратниками Канукова, его направили в Монголию помогать монгольским братьям в борьбе с бароном Унгерном. Он был тогда награжден орденом Красного Знамени.
— А Татарский базар не переименовали?
— Нет пока… Был там еще один базар, Большой сад. Чуть выше Семнадцатой пристани. А Татарский пониже находился…
— Вы Астрахань здорово знаете!
— Еще бы, я ведь там учился, в техникуме искусств. Так что это город моей студенческой юности.
— Мы с вами, выходит, по происхождению настоящие… — Хазин поискал нужное слово и произнес его по слогам: — Про-ле-тарцы…
Он иногда коверкал русские слова. Начиная службу в армии, Хазин с русским языком совсем был не в ладу. Когда он тоненьким голоском, неожиданным для такого великана, потея от напряжения, командовал: «Бзвод, слушай моя команда! Винтовка… на пле-ча!», — бойцы покатывались с хохота. Хазина это не смущало, он только усмехался: «Не так сказал? А, не бажно…» Если смех все не прекращался, Хазин, чтоб утихомирить бойцов, велел им запевать «Катюшу» — так он их «наказывал».
Порой во время занятий, не в силах выразить свою мысль по-русски, он переходил на родной татарский язык, спрашивал: «Понятно?» — и первый начинал смеяться. Бойцы отвечали с улыбками: «Понятно, понятно!»
Все-таки в армии он научился русскому языку, хотя говорил с сильным акцентом.
…Не успели Хазин и Хониев перекинуться несколькими словами, как Хазину пришлось подойти к телефону:
— У аппарата старший лейтенант Хазин. Слушаю, товарищ майор… Так… Так… Так… Хорошо, товарищ майор.
Он повернулся к Хониеву:
— А это к лучшему, что вы не спали. Не то пришлось бы вас будить. Через десять минут — Ельня. От комполка получен приказ…
Согласно этому приказу в Ельне полк должен был выгрузиться из вагонов. Всем батальонам, ротам, взводам надлежало следовать со своими командирами за комполка, ориентируясь по его красному флажку. Батарейцам было приказано вывести из вагона коней, снять орудия, начальникам интендантских служб — немедленно, разместив груз на машинах и подводах, отъезжать от поезда.
Хазин во время краткой стоянки разослал посыльных по подразделениям с приказом командира полка.
Спустя десять минут эшелон подошел к станции Ельня. Еще колеса визжа ползли по рельсам, а уж труба пропела сбор.
Бойцы рассеялись у состава, слышались команды: «Рота! Батальон! Взвод! За мной!» Голоса терялись в общем шуме, как растворяются в ночной снежной вьюге крики заблудившихся.
Уже стало светать, бойцы бежали, пригнувшись, как степной ковыль под ветром, черные штыки, сталкиваясь друг с другом, стучали, как рога дерущихся сайгаков.
Внезапно раздался душераздирающий, истошный вой сирены, похожий на рев верблюдицы, у которой волки задрали верблюжонка. Тотчас загудели паровозы, и те, что уже стояли в Ельне, и те, что тащили составы, тянувшиеся следом за эшелоном с 46-м полком.
Воздушная тревога…
Командиры подразделений 46-го полка, увлекая за собой бойцов, устремились к рощице, черневшей в стороне от станции. Топот множества сапог сливался в рокочущий гул, который, чудилось, шел из самой земли.