— А кто ее знает! В Калмыкии сие пчелиное лакомство, по-моему, не водится.
Сзади чей-то голос спросил:
— Товарищ лейтенант, а в Калмыкии вы гречневую кашу ели?
— Ел, ел, — засмеялся Хониев. — И не только в Калмыкии.
— Так это гречневая каша и растет! Гречиха, товарищ лейтенант.
— Так вон она какая — гречиха…
— Солдатская еда, товарищ лейтенант! — прокомментировал Токарев. — Как для коня овес, так для бойца гречневая каша.
— Вот не думал, что поля с гречихой такие красивые…
— В котелке каша еще краше, — не унимался Токарев. — Эх, порубать бы ее сейчас!.. А то идем, идем, и конца пути не видно.
Командование полка словно услышало его сетования: выйдя из низины, изрезанной оврагами, на ровное место, поросшее редкими деревцами, полк наконец остановился на привал.
Отсюда видны были вдали небольшие деревеньки, будто затерянные среди полей пшеницы, гречихи, овса; легкий ветер, пробегая по полям, чуть рябил их, и светлые полоски перемежались с темными — как в море при неполном штиле.
А по дороге катилась людская река. Со стороны Смоленска ехали в телегах, брели пешком беженцы. Они жались к обочинам, чтобы не мешать движению воинских частей, которые шли к Смоленску. Хониеву этот поток казался нескончаемым, чудилось, он тек к Смоленску от самой Москвы. И радостно дрогнуло сердце: вон какая у нас силища, да разве одолеть ее фашисту? Это по какому-то недоразумению мы отступаем, нападение врага, и правда, было неожиданным, мы не успели подготовиться к отпору и только теперь бросаем на фронт боевую технику и основную массу войск. Впрочем, где-то в глубине души Хониев чувствовал, понимал, что лишь пытается утешить себя: слишком уж много земли мы потеряли…
А что рассуждать, скорее бы — в бой…
Во время привала завершилось формирование третьего батальона, командиром которого был назначен капитан Орлов.
Политработники, разойдясь по батальонам, уже не впервые зачитывали, разъясняли бойцам выступление И. В. Сталина по радио 3 июля.
В третий батальон пришел сам Ехилев. Кратко пересказав речь Председателя Государственного Комитета Обороны, он неторопливо, веско проговорил:
— Что самое важное в этом выступлении? Сталин предупредил, что над нашей Родиной нависла смертельная опасность, враг перед нами сильный и жестокий. И войну мы ведем особенную. Мы не только защищаем честь, свободу, независимость Советской страны, земли нашей родной, но и завоевания Октябрьской революции, социализм. Это война всенародная. Весь советский народ поднимается на врага, и силы наши, как сказал Сталин, неисчислимы. В тылу у врага разгорается пожар партизанской борьбы. Наши рабочие, колхозники трудятся под лозунгом «Все для фронта, все для победы!». И победа будет за нами!.. Я уверен, что наш полк, и ваш батальон в том числе, внесет в дело победы весомый вклад, что вы будете сражаться храбро, мужественно, стойко, не жалея крови и жизни…
Ехилев долго еще беседовал с бойцами, отвечая на их вопросы, потом отправился в первый батальон.
Во втором батальоне политбеседу вел Марков, он любил ораторствовать, и его громкий баритон доносился и до бойцов Хониева. Хониев только головой покачивал: «Ну, дает наш Политик!»
В армии, если человек чем-то выделяется, то непременно уж заполучит какое-нибудь прозвище. Хониева, к примеру, бойцы между собой называли Громом — за то, что тот отдавал команды сильным раскатистым голосом. Капитана Орлова окрестили Багратионом. Ну, а Марков, умевший выступить перед бойцами и с речью, и с лекцией, склонный к рассуждениям глобальным, охватывающим все международное положение, прошлое, настоящее и будущее страны и мира, тот именовался не иначе как Политиком или, по выражению Хазина, Политиканом.
Хазин после ухода Ехилева подошел к Хониеву и подал ему три тетрадочных листка, испещренных, словно оставленными на снегу вороньими следами, фамилиями.
— Тут списки бойцов твоего взвода. По отделениям. Это уже окончательный состав. Батальон у нас третий, наша рота — первая, твой взвод тоже первый.
— Мне Орлов уже говорил, — кивнул Хониев, рассматривая списки. — Так, значит, три отделения. А по уставу положено — четыре.
— Может, потом и четыре будет.
— Выходит, полк наш неукомплектован. Резервы, верно, позднее должны прибыть?
— Может, и прибудут… Ты давай знакомься со списками, а я пошел в другие взводы.
Хониев внимательно вчитывался в фамилии бойцов своего взвода. Некоторые он разбирал с трудом. Но вот он дошел до фамилии, которая заставила его обрадованно встрепенуться: