На животных был навьючен цирковой реквизит, всякий скарб артистов. Иные из маленьких зверей пристроились на спинах у больших и с любопытством поглядывали по сторонам.
Человек в клоунском наряде, не успевший, видимо, переодеться, восседал на слоне. Один из белых медведей встал на задние лапы, раскрыл пасть и затряс головой, выпрашивая что-то у хозяина. Тот, потянув вниз за цепочку, заставил медведя снова опуститься на четыре лапы и, достав из кармана какое-то лакомство, дал его зверю. Получив желаемое, медведь косолапо, вразвалочку затрусил следом за своими мохнатыми коллегами.
Гривастым львам непривычно было нести на себе груз, они то и дело останавливались, пытаясь сбросить его, тогда два служителя, шедшие по бокам, поправляли поклажу, что-то говорили львам и тонкими хлыстами указывали им дорогу.
Какие-то птицы, судя по всему морские, семенили среди других зверей, из травы виднелись только их головки, и казалось, они плывут в зеленом море.
Шествие замыкали два слона, на которых нагрузили чуть ли не все имущество цирка. Свернутые их хоботы издали походили на петли арканов.
Бойцы, пялясь на зверей, замедлили шаг. Больше других изумлялся Мамедов, он все качал недоверчиво головой, повторяя:
— Ну и ну!.. Гляди, как идут-то — будто в строю! Ух и муштровали их, наверно!
— Дура! — снисходительно ухмыльнулся Токарев. — Просто они умней и дисциплинированней, чем некоторые балаболки вроде тебя.
Кто-то из командиров крикнул:
— Не растягиваться!..
Другие подхватили эту команду, Хониев вышел из строя и, повернувшись лицом к взводу, тоже подал свой громовой голос:
— Первый взвод, подтянись! Не отставайте, товарищи! Следуйте за командирами отделений!
Цирк Хониеву был не в диковинку. Еще когда он учился в Астрахани, туда часто наезжали цирковые труппы. Позднее ему довелось побывать и в московском цирке, на Цветном бульваре. Он как работник искусств понимал, каких трудов стоит человеку приручить, выдрессировать диких зверей. И вот, послушные человеку, привыкшие к его ласке и строгости, еще недавно развлекавшие зрителей, животные тоже стали беженцами, подвергаются опасности воздушных налетов и не едут в поездах, в фургонах, а бредут по полям и лугам, с небом вместо крыши над головой и свой цирк тащат на своих спинах… Да, и звери эти — жертвы войны.
Все плотней и плотней подступала она к Хониеву и его взводу.
Но только разве сама война виновник всех бед и страданий? Война — это результат, следствие, а виноваты во всем те, кто ее развязал. Война — это выкормыш гитлеризма…
Долго еще оглядывались бойцы на цирк, уходящий вдаль, спасающийся от войны.
Войска все текли по дороге полноводной рекой. Штыки и каски блестели на солнце, покачивались, играя бликами, словно стальные волны.
Бойцы совсем выбились из сил, они шли уже нестройной толпой, обоз, артиллерия, кухни 46-го полка затерялись неизвестно где, и красноармейцы, не спрашивая у командиров, на ходу поели свои пайки из НЗ.
Хониев поторапливал свой взвод:
— Быстрее, быстрее, братцы!.. Прибавь шагу! Скоро Смоленск!
Глава восьмая
ЛЕЙТЕНАНТ ПЛАЧЕТ…
Ночь пала на Смоленск…
Город угрюмо молчал — как старик, охваченный тяжкими, горькими думами.
Не вступая в Смоленск, 46-й расположился на бивак близ дороги, среди окружавших ее деревьев.
Бойцы повалились рядом с деревьями навзничь, раскинув руки, как птицы крылья, упершись в стволы гудящими, онемевшими ногами… И тут же заснули.
Сладко спал Мамедов, расстегнув на гимнастерке все пуговицы, положив ноги на пулемет. Похрапывал Токарев, обняв во сне, как любимую, свою винтовку. Крепок, как у детей, был, сон уставших бойцов…
Лишь командиры бодрствовали.
Капитан Орлов собрал командиров рот и взводов; накрывшись плащ-палаткой, они при свете карманного фонарика знакомились с картой, на которой обозначены были расположение противника, земляные укрепления, возведенные на окраинах города.
46-й полк приблизился к Смоленску с севера под покровом ночной темноты — это входило в планы командования, потому и пришлось чуть не целые сутки шагать без остановок.
Отдых предполагался коротким, но Хониеву и Данилову, вернувшимся во взвод, жалко было поднимать бойцов. Вместе с командирами отделений Хониев обходил спящих, внимательно всматриваясь в лица, стараясь припомнить фамилии своих подчиненных:
— Это кто же? Кажется, Тимофеев? А это? Ну да, Завьялов. А это Сергеев.
Командиры отделений поправляли его, когда он ошибался. Он благодарен был им за это. Хониев относился к тем командирам, для кого бойцы не безликая масса, а люди со своими характерами, достоинствами и недостатками, с конкретными именами и фамилиями. И он гордился тем, что знал каждого бойца своего подразделения в лицо и по фамилии.