Взвод Хониева оказался отжатым к деревьям городского сада, расположенного напротив красивого здания. Бойцы радовались возможности хоть чуть передохнуть в благодатной тени деревьев, а Хониев, увидев памятник на высоком пьедестале, подошел к нему, прочитал на лицевой стороне пьедестала четко вырезанное: «Глинке — Россия, 1885 год». Это был памятник великому композитору, о котором Хониев немало был наслышан. Задрав голову, он разглядывал фигуру Глинки: композитор стоял, чуть повернув голову, словно прислушиваясь к чему-то, опустив правую руку с зажатой в ней дирижерской палочкой. Хониев обошел памятник кругом, на обратной стороне пьедестала было высечено: «М. И. Глинка родился 20 мая 1804 года в селе Новоспасском Ельнинского уезда, скончался 3 февраля 1857 года в Берлине, погребен в С.-Петербурге, в Александро-Невской лавре». На мраморе обозначены были и названия его опер и других музыкальных произведений.
Хониев долго стоял перед памятником словно завороженный и мысленно вел разговор с композитором: «О чем ты думаешь, великий музыкант, к чему прислушиваешься так вдохновенно и напряженно? К музыке, носящейся в воздухе? К голосу земли, породившей тебя? Земля Смоленская — она прекрасна и величественна уже и тем, что дала миру такого гения! А может, ты внимаешь отдаленному гулу орудий? Ведь на землю твою пришел враг… Ты знаешь, что такое нашествие чужаков, ты рассказал об этом в своем «Иване Сусанине»…»
Мутулу вдруг подумалось: если Глинка родился в Ельнинском уезде, то, возможно, он, сын калмыцких степей, проходил недавно по тем местам, где когда-то бродил русский гений, слушая в себе музыку…
В свое время Хониев и сам чуть не сделался музыкантом. Учась на театральном отделении техникума искусств, он в свободные часы играл в духовом оркестре. Его приметил астраханский композитор Михаил Колодный, зазвал к себе, сказал убежденно:
— Ну зачем тебе в актеры идти? У тебя же отличный музыкальный слух. А посмотри на свои пальцы — они же созданы для скрипки!.. Хочешь, я научу тебя искусству игры на скрипке?
Мутул не хотел.
Колодный пытался силой заставить его учиться, но нашла коса на камень. Из вежливости и из уважения к композитору Мутул аккуратно к нему наведывался, но у него и в мыслях не было принести мечту о театре в жертву музыке.
Хониеву вспомнилось, как однажды сидел он в квартире Колодного, тот достал из старого, потертого портфеля яблоко, протянул его Мутулу:
— На, поешь.
Пока Мутул грыз яблоко, Колодный постукивал пальцами по крышке пианино, воспроизводя звуки различной высоты.
— Ну-ка, повтори.
Мутул принялся стучать по крышке, умышленно ошибаясь.
Колодный с упреком покачал головой:
— Дурень, кого ты обмануть хочешь? Меня, старика, не проведешь, я вижу, что ты озорничаешь. Ну-ка, постучи снова.
И дал ему еще яблоко.
Колодный не отпускал его с занятий, пока не добивался от него, чего хотел, и пока Мутул не съедал все яблоки, которыми щедро угощал его хозяин.
Да, замечательный был старик… И Хониев жалел, что бросил учение у Колодного. Он и поныне любил музыку, но если бы старик, как обещал, сделал из него скрипача, то Мутул сейчас глубже бы мог воспринимать и даже сам исполнял бы творения Глинки…
Мутул снова поднял голову, вглядываясь в лицо композитора. Хотя поза у него была такая, словно он только что закончил или, наоборот, собирался дирижировать, на лице лежала тень задумчивости, выражение его было какое-то ищущее… Ну да, он прислушивался к чему-то в самом себе!.. Словно вот сейчас, под далекий гул артиллерийской канонады, под грохот взрывов — бомб и снарядов, под немолчный топот солдатских сапог, заполнивший город, он творил музыку… Может, нового «Ивана Сусанина»?
В это время послышалось все нарастающее гудение авиационных моторов. Хониев поглядел на небо: к месту, где застрял 46-й полк, приближались фашистские самолеты; они летели нагло, по-хозяйски чувствуя себя в чужом небе, над чужим городом.
Никто еще не успел подать команду «Воздух! Ложись!», как бойцы — и из 46-го, и из той части, которую они пропускали мимо, — бросились плашмя на камни мостовой, на траву городского сада.
Хониев побежал к своему взводу. Ребята лежали не шевелясь, уткнувшись лицами в землю. Несколько касок, ручной пулемет, диски с пулеметными патронами валялись в стороне.
Самолеты пронеслись над ними, чуть не задевая за крыши домов.
— Взвод, встать! — во всю силу легких рявкнул Хониев. — Вы что, загорать сюда прибыли? Мамедов! Поднимите свой пулемет! Данилов! Наденьте каску! Автоматы — на изготовку! Мы дадим им бой!..