— Этакий-то ливень? Нет, это надолго. Так я слезу?
Тучи в небе все сгущались, ворочались черно и грузно, и не было ветра, который мог бы их рассеять.
— Ладно, слезай, Андрей. Хотя и тут, на земле, не слаще. Льет и с неба, и с деревьев. — Хониев крикнул связным: — Передайте командирам отделений, пусть все накроются шинелями и плащ-палатками!
Промокший Токарев предложил ему:
— Давайте, товарищ лейтенант, соорудим из моей шинели и вашей плащ-палатки шалаш и укроемся в нем. Все теплей будет. И суше!
— Хорошо, Андрей. Вот тут пенек широкий, садись.
Они тесно прижались друг к другу — однополчане, земляки, сыновья степей калмыцких…
— Товарищ лейтенант, — спросил Токарев, — как вы думаете, фашист в такой дождь может на нас полезть?
— Кто его знает. Хуже, если постарается мимо нас прошмыгнуть и обойдет нас с тыла. На войне все возможно. Непогода — кому враг, кому союзник. На чьей она сейчас стороне? Черт ее разберет… Мы сейчас к ней приспосабливаемся, терпим ее, а, наверно, правильней было использовать ее в своих целях… Но никаких приказов пока не поступает…
— Да-а, война… А мы к ней еще не привыкли. Не научились воевать, а?
— Ну, это дело поправимое. Научимся.
— Черт, как сидеть неудобно. Ноги совсем затекли.
— А ты пройдись немного. Разомнись.
— Под дождем? Нет уж, перемогусь как-нибудь.
— А то бы разведал обстановку. Враг, он как болезнь — заранее о себе не предупреждает.
— У нас же выставлены посты наблюдения, товарищ лейтенант. Я лучше с вами посижу, можно? — Токарев помолчал. — А вы где в Элисте жили, товарищ лейтенант?
— На Комсомольской улице.
— Значит, в центре города? А я пониже, на Кировской, там, где семь тополей. Знаете это место?
— А как же. Я Элисту знаю как свои пять пальцев.
— Ваш дом далеко от парка?
— Нет, совсем рядом. Напротив еще большое кирпичное здание строилось.
— Строилось? Разве его уже возвели?
— Даже заселили. Мне жена об этом писала.
— А кто ваша жена?
— Артистка. Мы вместе в театре работали.
— Вас-то я видел… А это не она вас провожала, когда мы у военкомата в машины садились? Вы еще тогда спрыгнули на землю, стали целовать ее, а мы кричали: «Крепче! Еще крепче!» Вы не слышали?
Хониев вздохнул:
— Я в эту минуту ничего не слышал. Это ведь была минута прощания.
— А меня тоже приходила одна девушка проводить, Таня. Еле ее от меня оттащили…
— А не тебя от нее? — улыбнулся Хониев.
— Я старался не показать, как не хотелось мне с ней расставаться. А сейчас все чаще о ней думаю. Таня… А вашу жену как звать?
— Нюдля.
— Красивая она у вас. Ростом как вы, но кожа у нее белее.
Наступила долгая пауза, каждый думал о своем. Хониев представлял себе уютный свой дом и Нюдлю с дочкой. Когда он уходил в армию, Нимен было всего десять месяцев. Сейчас-то она, верно, уже большая, носится по комнатам, щебечет без умолку, а иногда останавливается перед большой фотографией Мутула, висящей на стене, — он снимался еще в Астрахани, — и Нюдля спрашивает: «Кто это?» — а дочка с восторгом кричит: «Папа, папа!» И допытывается у матери: а где папа сейчас, что он делает, когда вернется?
Ей, малышке, трудно и вообразить, что папа сидит на пеньке, укрывшись от проливного дождя, а перед ним, в смоленской деревне, — враг…
— А я знаю, товарищ лейтенант, о чем вы думаете, — прервал молчание Токарев. — Вам что, вы уже пожили счастливой семейной жизнью, и на сердце у вас спокойно, потому что вы знаете: вас ждут дома.
— Да, мы поклялись с Нюдлей, что нас разлучит только смерть, — серьезно сказал Хониев, и ему вдруг подумалось: «А смерть-то — рядом…» — Но если твоя Таня тебя любит, так и она тебя будет ждать.
— Она ведь мне не жена…
— Ну и что? Если бы Нюдля была не женой моей, а невестой, она все равно ждала бы меня.
— Она — калмычка. У ваших девушек верность жениху, мужу в обычае.
— Ну, ну… А русские девушки неверные, что ли? Ты скажешь? Я вот убежден, скорее ты изменишь своей Татьяне, чем она тебе.
— Правда, товарищ лейтенант? — В голосе Токарева звучали надежда и радость, он засуетился, вынул из кармана брюк черный кожаный бумажник, а из него завернутую в тетрадный лист фотографию. — Поглядите, товарищ лейтенант. Это Таня.
Хониев поднес фотографию к самым глазам, напряг зрение, пытаясь ее разглядеть:
— Ну, будем знакомы, Татьяна. Меня зовут Мутул Хониев.
Токарев вздохнул:
— Если б мы успели пожениться, я сейчас был бы спокоен!
— Все впереди, Андрей. Еще поженитесь. Такую красавицу — и не взять в жены! Какого цвета у нее глаза?