Когда все оказались в расположении взвода, Синицын принялся рассказывать:
— А мы, товарищ лейтенант, решили с приятелем пойти «порыбачить». И вон какую «щуку» поймали! Эх, не разбираюсь я в их нашивках. Но вроде — офицер…
— Почему ушли без моего разрешения? — строго спросил Хониев.
— Да-а, а вы бы не отпустили! А мы же понимали, «язык» нам во как нужен! — Синицын провел по горлу ребром ладони.
Хониев усмехнулся:
— Ладно. Победителей, говорят, не судят. Ну-ка, посмотрим, что это за «рыба»…
Он приблизился к пленному, а тот, догадавшись, что Хониев здесь — командир, попытался вырваться из рук Синицына и другого бойца и нацелился в лейтенанта сапогом, но попал не в него, а в подставленную винтовку Шевчука и, не удержавшись на ногах, повалился навзничь.
— Ах ты гитлеровское отродье! — зашумели ребята, обступив немца и чуть не накинувшись на него с кулаками.
Хониев остановил их:
— Отставить! Это пленный.
— Ну и что из того, что пленный? Убить его мало!
— Спокойней, ребята, спокойней. Он нам живой нужен.
— Вставай, гад! — прикрикнул на него Синицын. — Ишь разлегся!
Он пинками поднял фашиста, тот злобно огрызнулся:
— Рус свиня! Капут!
Шевчук, не сдержавшись, влепил ему затрещину, бойцы загудели угрожающе, стеной надвигаясь на «языка». Хониев и Данилов с трудом оттащили его в безопасное место. Немец яростно сопротивлялся, брызгая слюной и скрипя зубами, все повторял:
— Рус свиня, рус свиня!..
Данилов предложил:
— Когда лошадь лягается, ей ноги спутывают. Надо связать его, товарищ лейтенант.
Хониев согласно кивнул, и Данилов, сняв с немца ремень, обкрутил им ноги пленному. Фашист в бессильной злобе боднул Данилова головой в живот, да так сильно, что у сержанта слетела каска.
Данилов замахнулся было на немца, но, вспомнив наказ Хониева поберечь «языка», опустил руку и, нажав на плечи пленного, усадил его на землю. Тот устало дышал, низко опустив голову.
— Кто знает немецкий язык? — обратился Хониев к бойцам.
— Я малость кумекаю, — откликнулся Синицын.
— Я тоже, — присоединился к нему Карпов.
— Так, хорошо. — Хониев повернулся к Данилову: — Сержант, быстренько поднимите пулеметчиков, поставьте их в охранение — метрах в двадцати — тридцати друг от друга. Карпов! Синицын! Вы будете переводить мои вопросы пленному и его ответы. Токарев! Вот тебе блокнот, записывай в него все, что скажет пленный. Имя, фамилия?
Немец молчал, набычившись. Потом процедил что-то сквозь зубы. Синицын сказал:
— Он… это… ругается, товарищ лейтенант! Дать ему как следует, а?
— Спокойно, Синицын! Держите себя в руках. Спросите, какое у него звание?
— Он говорит: звание — у меня на форме…
Ни Хониев, ни его бойцы до этого не видели фашистов так близко. И им трудно было угадать звание пленного по его нашивкам. Ребята, толпившиеся вокруг, разноголосо загомонили:
— Унтер-офицер!
— Лейтенант!
— Фельдфебель!
— Тише, тише! — замахал на них рукой Хониев. — Продолжим допрос. Номер дивизии, полка?
Карпов, выслушав немца, возмущенно сказал:
— Товарищ лейтенант, вы только послушайте его! Он говорит, номера дивизии и полка мы узнаем, когда сами окажемся в плену. Его дивизия, говорит, уже под Смоленском.
— Брешет, собака! — не выдержал Синицын.
— Тихо, тихо, друзья! — опять поднял руку Хониев. — Если сейчас он не хочет ничего говорить, так в штабе разговорится. Спросите его, Карпов, он член нацистской партии?
— Он говорит: да. Немцы, говорит, скоро нас всех перебьют и не сегодня-завтра вступят в Петербург и Москву.
— Он так и сказал: в Петербург?
— Ну да. Это же по-ихнему, по-немецки.
Ребята снова загалдели:
— Ишь в Москву навострился! Да до Москвы им — как до неба!
— Не видать им Москвы как своих ушей!
— Как же, пустили мы их в Москву!..
Хониев, скрывая улыбку, укоризненно покачал головой:
— Ребята, просил же вас: тихо! Наберитесь терпения. Это, видно, убежденный нацист. Крепкий орешек. — Он повернулся к Карпову: — Скажите ему: пока все-таки он у нас в плену, а не мы у немцев. И если он будет играть в молчанку и не оставит свои наглые выходки, мы поговорим с ним по-нашему, по-красноармейски.
В ответ пленный выбросил вперед руку:
— Хайль Гитлер! Большевики — капут!
— Ах сука! — воскликнул Синицын и, подступив к немцу, прокричал ему в лицо: — Хайль Сталин! Хайль Сталин! Хайль Сталин! Фашисты — капут!