Помнишь, земля Смоленская...

А война идет такая, какой мы еще не видывали. Враг наглый, жестокий, он прет вперед, не щадя и мирное население, для него противник — весь наш народ. Мы уж нагляделись на беженцев, наслушались всяких страшных рассказов. Фашисты — это бешеные собаки, они зверствуют в городах и селах, которые пока удалось им захватить, и наши люди уходят в леса, неся на руках малышей, гоня перед собой скот. Останешься, так отберут все, а могут и убить, потому что жизнь наших людей для них ничего не стоит… И сила у них есть, у гадов! Их самолеты кружат над нами, как воронье… Но только нас им не запугать. Сила — она солому ломит, а мы из стали!.. И вся их техника беспомощна против отваги русского солдата. Когда мы в Смоленске были, налетели на нас фашистские стервятники, а наш взвод как начал по ним лупить — из автоматов, винтовок, пулеметов, так они и убрались восвояси не солоно хлебавши, а один самолет мы сбили, я лично четыре пули в него выпустил, и хоть две из них да наверняка попали, недаром ведь я снайпер. А недавно мы в лесу схватились с фашистами и тоже намяли им бока. Наши пулеметы косили их, как траву. Я, наверно, из своей снайперской винтовки не меньше десяти фашистов уложил, а уж сколько ранил — и не считал… А они все лезли на нас, ступали по трупам своих вояк, а лезли. Мы их бьем, а они орут: рус, сдавайся, капут! А ихние офицеры воюют с трубками во рту, прикусят мундштук зубами, как конь удила, и вышагивают, словно на параде. Нам тоже немало крови пришлось пролить… У нас-то во взводе лишь несколько раненых, а в других взводах много наших ребят погибло. И все же поменьше, чем фашистов.

В нашем взводе ребята что надо, сильные, неутомимые, ловкие, как легендарный конь из калмыцкого эпоса «Джангар», — ты не читала? Да знаешь, наверно.

Вид-то у иных вовсе не геройский, а как сражаются! Есть у нас боец, Саша Синицын, щуплый такой, неказистый, похожий на цыпленка, попавшего под дождь. Я все над ним посмеивался. А он в том бою показал себя настоящим батыром. Пробрался к немцам и приволок к нам «языка» — офицера фашистского, рыжего, жирного, как кабан, огромного, как гора. Как он только с этим боровом справился! Притащил его чуть не на плечах, словно чабан барана. Если бы я своими глазами все это не видел, то не поверил бы, ей-богу. Офицер оказался отпетым нацистом, наш лейтенант начал его допрашивать, а он выбросил руку вперед и заорал: «Хайль Гитлер!» Такой наглый… У нас у всех руки чесались разорвать в клочья бандюгу, но наш лейтенант в штаб полка его отправил, а спорить с командирами в армии не положено. Если б не лейтенант, от этого «хайль Гитлер» мокрое место осталось бы.

Если б мы с ними, как они с нами, то худо бы им пришлось. Ничего, мы их одолеем — нашей храбростью, верностью Родине, чистой совестью.

А сегодня наш взвод — в разведке. Намотались мы за день. А ближе к вечеру Саша Синицын вернулся из леса с девушкой по имени Римма, совсем молоденькой: только-только десять классов окончила. Ох, красавица! Высокая, стройная, как ты. Она со своими земляками в лесу от немцев пряталась. Только ты не думай ничего такого, я на нее нуль внимания. Это наш Синицын с нее глаз не сводил. А мне что? Я за эти два года немало перевидал красивых девушек, да разве они могут с тобой сравниться? Да ни в жизнь. Ты верь, я тебя ни на кого не променяю. Вот иду в строю, или стою в карауле, или скорчусь, затаясь, в засаде, а все о тебе думаю. Ну, минуты не было, когда б я о тебе не думал, и в это время душа моя тает, как мороженое, и ты стоишь у меня перед глазами…

Таня, радость моя!

Скоро мы тронемся в путь, чтобы присоединиться к своему полку. Там я письмо и отдам.

А завтра, наверно, снова — в бой. Ну, со мной, думаю, ничего не станется, я от пуль заговоренный, и сколько бы этих боев ни было, я к тебе вернусь живой-здоровый. А ты наберись терпения и жди меня.

Крепко-крепко тебя целую, твой Андрей».